Теодор Шумовский - Воспоминания арабиста
*
Не смейте плохо думать об Илен!
Вы недостойны думать об Илен,
Завистники, ревнивицы и сводни!
Достоин я! Но я люблю Илен.
*
Над Шемахой простерлась тишина,
Душа тоской и нежностью полна.
Созвездья, как рассыпанные деньги,
Неспящим глазом сторожит луна.
Сказали мне: «Ты дожил до седин,
Разумен будь. Как добрый семьянин,
Люби семью, цени покой и деньги.
Живи, как все. Ты в мире не один».
Невольник дел обыденных моих,
Да, я — как все, когда свершаю их.
Но я — один, когда, уйдя от мира,
Полузакрыв глаза, чеканю стих,
Но я — один, когда, забыв семью,
Приникну к той, которую люблю,
В ком для меня все утешенья мира,
Кому на грудь я слезы счастья лью.
*
Ум не советчик нам в любви,
Но будь разборчивым в любви.
Стыдись, когда тебя не любят
Достойные твоей любви.
*
Виноградная гроздь, осененная первым пушком,
Соловьиная песня над первым весенним цветком,
Серебристые капли ночной ароматной росы —
Это все о тебе говорит мне своим языком.
*
«К тебе, которой день и ночь молюсь,
Без разрешенья я не прикоснусь!»
Красавица подумала с досадой:
«Иль евнух ты или глупец, клянусь».
*
Я рассудка и слова в любовных делах не терплю.
Мне красавица — книга, где буквы я сердцем ловлю:
Я в румянце, во вздохе, во взгляде ее и улыбке
Без ошибки прочту долгожданное слово «люблю».
*
Когда двоих сближаются уста,
Плетут венок у алой розы рта
Вино и мед, желанье и покорность,
Огонь и вихрь, порыв и красота.
*
Весны мои, песни твои — где?
Алость крови, ярость любви — где?
Иглы речей, игры ночей, встреч и разлук пестрый ручей,
Мускулов сталь, сердца хрусталь — где?
*
Не вздох, а песня — память о тебе.
Не мрак, а солнце — память о тебе.
Не монастырь ума, а море сердца,
Не мысль, а чувство — память о тебе.
Прием эмоциональной обработки стиха через употребление повторяющегося реторического вопроса либо другой формы весьма распространен в арабской поэзии. За два века до Аррани в известной элегии Абу ль-Бака Салиха Рондского, оплакивающей агонию власти арабов на Пиренеях, горестное «где?» встречается на протяжении 14 стихов девять раз; пример: «Спроси Валенсию, что с Мурсией случилось? Где Шатива? Куда исчез Хаэн?» («айна джаййяну», буквально: «где Хаэн?»). Такая фигура стиля восходит к античной древности с ее знаменитым мотивом: Ubi sunt qui ante nos in mundo fuere (Где те, кто были в мире до нас?). Еще в доисламской Аравии одно стихотворение поэта Мухальхиля пятьдесят раз пользуется формой «словно».
Восходы стыдливым румянцем зови
Услышавшей первое слово любви.
Румянцем при вести о первой измене
Тяжелые краски закатов зови.
*
Любовь бессмертна. Огненная кровь
Ее в живых рождает вновь и вновь.
Она — венец стальным и чистым душам:
Чем круче жизнь, тем сладостней любовь.
*
Кого стыдишься ты? Меня? Но я — ведь это ты!
Я отражение твое и тень — почувствуй ты!
Я отблеск роз твоей весны, отсвет заветных дум,
Я отзвук сердца твоего — зачем стыдишься ты?
*
Ты оставила юности нежный и огненный взгляд,
Ароматного тела налившийся свежестью сад.
Почему не вернешься за ними? Растащат девчонки!
Неужели так скоро забыла дорогу назад?
*
Две половинки губ — не так ли мы неразлучны? Вот кто мы.
Мы два зрачка, два чутких уха, пупок и копчик — вот кто мы.
Две обнимающих руки и два бедра, кипящих страстью,
Два розовых куста и пчелы сосков на каждом — вот кто мы.
*
Возьми мои отрасти — а думы оставь.
Возьми мое сердце — а разум оставь,
И чтоб до конца уж делиться по-братски:
Возьми мою жизнь — а бессмертье оставь.
*
Пыланием губ расскажи о любви
И дерзостью рук расскажи о любви.
Блаженным безумием буйного тела
И — памятью сердца скажи о любви.
*
Полузакрыв глаза, прильни, подруга,
Дай захлебнуться в губ твоих вине!
Мы через губы изопьем друг друга,
Я растворюсь в тебе и ты во мне.
Эти гедонистические мотивы, с большей полнотой представленные в уже упоминавшейся книге «У моря арабистики», сообщают лирике Аррани яркость и полнокровность, передача которых на другом языке подчеркнуто требует выразительного и свободно льющегося стиха, воспроизводящего фактуру подлинника.
*
«Люблю!» и «любим!» Онемей, Аррани,
И эти два слова в себе огляни.
Как солнце в темнице, венец на царице,
Как небо в зарнице сияют они.
*
И мрак, и буря на лице твоем,
И пламень молний на лице твоем.
Я голову склонил, мы помирились.
И дождь, и солнце на лице твоем.
Негаданно счастье рухнуло.
… Илен,
Двадцатой весны ароматом полна,
Навеки легла у кладбищенских стен.
В лирику Аррани вливается новая, темная струя, не уходящая из его творчества до конца жизни.
Я хожу и твержу: умерла. Умерла. Умерла.
Ибо розу — тебя бестелесная тень сорвала
И рассвета роса не умчалась к полдневному солнцу,
А с твоих лепестков, как слезинка с ресницы, стекла.
*
Зачем любовь и счастье для чего,
Коль время — недруг всех и враг всего?
Любви и счастья утренняя роза
Звездой упала с неба моего.
*
Целую жизнь мы искали друг друга. За ней
Ныне нам общий воздвигнут с тобой мавзолей
Запах земли и холодные желтые кости —
Вот что осталось от страсти твоей и моей.
*
Не стало тебя. А я горестных слез не лью,
И не вздыхаю и — утешительных вин не пью.
Я розы моих стихов слагаю к твоим ногам.
Их лепестки таят боль и тоску мою.
*
