Лилия Дубовая - Немцов, Хакамада, Гайдар, Чубайс. Записки пресс-секретаря
Но, что удивительно, как только появлялась камера, глаза моих, казалось бы, едва живых лидеров, загорались внутренним светом, выражение лица мгновенно делалось серьезным и осмысленным, после чего они окончательно просыпались и расцветали пышным цветом с каждым новым вопросом и каждым новым ответом. Скажу, что это то редкое качество, без которого нет публичного политика высокого класса. Любовь к камере, к зрителю и к слушателю. Ну и, конечно, умение держать внимание зала. Всегда интересно было наблюдать, как оказавшись во враждебно настроенной аудитории (а такое бывало довольно часто), Немцов уходил из нее любимым и самым лучшим – нежно обвешанным гроздьями старушек и старичков, дяденек и тетенек, со всей страстью обещавших ему голосовать за правых.
Но вернемся к концертам, вернее – к одному из них. Мы только что успешно поагититровали в родном городе Немцова. Нижний принял нас на ура, концерт прошел блестяще, а пресса была просто лучше некуда. Окрыленный успехом Немцов решил сделать всем приятное и, так как до следующего концерта в Самаре оставался целый свободный день, то бывший нижегородский губернатор организовал для всех нас чудесную экскурсию по Волге. Нам предоставили милый пароходик, где участники предвыборного турне прекрасно отдохнули, полюбовались открывающимися с реки видами, с удовольствием отобедали. Кстати, от обеда остался в памяти очень серьезный и какой-то очень честный тост Мазаева, который сказал, что он не случаен в этой команде и что он не зарабатывает здесь деньги, а делает большое и нужное дело. А потом, так как погода немного испортилась, собрались все вместе и послушали небольшой концерт, который устроили музыканты из «Морального кодекса». Это была своеобразная импровизация на таких небольших барабанчиках (что-то очень африканское). Мазаев, как я поняла, для себя сильно этим увлекался и был необыкновенно хорош. Но все рано или поздно кончается, закончился и день нашего отдыха.
Утром мы прибыли к самолету. Это было какое-то подозрительно маленькое и несуразное воздушное судно, сильно не внушавшее доверия. Я почему-то запомнила покрашенное зеленой краской ведро, одиноко висевшее на крючке при входе в салон. Уж очень наличие данного ведра меня смутило. Но только я хотела поинтересоваться, что это все значит, как выяснилось, что в связи с сильной жарой, чтобы мы взлетели, самолет требуется полить холодной водой. До этого я никогда не попадала в подобные ситуации, поэтому не скажу, чтобы это меня сильно обрадовало. Но в итоге все было сделано, самолет был готов ко взлету.
Тут появились наши музыканты. Первым, мило улыбаясь, в салон зашел Володя Кузьмин и сразу начал поить нас с Ириной чаем из своего термоса, который был постоянным и неизменным спутником многоопытного певца. За ним появились «чайфы» и Мазаев. Мазаев оказался без группы. Он сообщил, что отправил ребят и инструменты поездом, при этом добавил, что поездом, по-видимому, отправился и его костюм, которого он утром в номере не обнаружил, а посему он сильно извиняется за свой внешний вид.
Вид, действительно, был не очень. Всегда корректный Сергей, одетый в прекрасно сшитый костюм и белую сорочку без галстука, сегодня щеголял в рваных джинсах и майке-алкоголичке. Но это было бы сущим пустяком, не окажись при ближайшем рассмотрении, что Мазаев провел бурную ночь и до сих пор несет на себе ее отпечаток. Ну, если совсем откровенно – наш музыкант, наш агитатор и наша предвыборная надежда был прилично нетрезв.
Ирина, глянув на Мазаева, сильно занервничала.
– Лиль, ты видишь, какой он?
– Ира, конечно, вижу. Мягко говоря, хорош.
– Что делать будем? Вечером концерт.
– Не знаю. Давай его чаем напоим. Может быть, отойдет?
Мы с Ириной бросились за помощью к Кузьмину. Тот сказал, что не стоит беспокоиться и что сейчас он займется заблудшим товарищем.
Мазаев отказался от чая и потребовал кофе. У Кузмина (вот что значит – профи) оказался и термос с кофе. Вот только когда Мазаев выпил большую его часть, мы поняли, что трезвее он не стал, а ситуация неожиданно для всех нас даже усугубилась.
И тут один из музыкантов Кузьмина, в ответ на вопрос Хакамады на тему «что бы это значило» тихо спросил:
– А он Володин кофе пил?
– Естественно, – сказала Хакамада, – другого нет.
– Ну, дело в том, – еще тише продолжил он, – что я в кофе коньяка налил. Для тонуса. И через паузу добавил:
– Много.
Ну что, нам оставалось уповать только на удачу и на крепкий организм Мазаева, который, не обращая никакого внимания на наше беспокойство, мило и сладко заснул, свернувшись клубочком в своем кресле.
По прибытии в Самару нам каким-то чудом удалось провести совершенно довольного жизнью веселого Мазаева, страстно желавшего и порывавшегося дать интервью, мимо встречавших нас журналистов. После чего музыканты отправились в гостиницу, пообещав к вечеру реанимировать товарища, а мы поехали выполнять свою программу.
… На трибунах был аншлаг. Прекрасный летний вечер, присутствие губернатора Титова (тогда – страстного поклонника СПС), который лично принял участие в нашем шествии с флагом, нарядившись в футболку с традиционным «Ты прав» на груди, позитивно настроенная пресса, улыбающиеся жители города, ожидавшие выступления рок-звезд, – все внушало оптимизм. Все уже как-то подзабыли о Мазаеве, вот только Хакамада, девушка очень ответственная и серьезная, проявляла беспокойство, пытаясь понять, все ли в порядке. Музыканты убедили Иру, что все хорошо. И она, приободрившись, с удвоенной силой включилась в процесс агитации, а именно, начала одаривать окружающих лучезарными улыбками, пожимать протянутые ей руки, пританцовывать, периодически выкрикивать лозунги и активно приглашать публику поддержать ее своим громогласным «да».
И вот уже спел про свою «обожаемую и желанную стюардессу по имени Жанна» Володя Пресняков, уже пострадал он, вспоминая волшебный «синий Зурбаган»; уже пробежал вдоль трибун через весь стадион с гитарой в руках Володя Кузмин, рассказав всем «о девушке своей мечты» по имени Сюзанна и сообщив кому-то, что «не забудет ее никогда». Пришло время выступления «Морального кодекса».
Музыканты вышли на сцену. Ирина, переглянувшись со мной, облегченно вздохнула. На сцене, как ни в чем не бывало, в темном отглаженном костюме и в белоснежной сорочке стоял Мазаев. Он запел. И мы окончательно успокоились. Одна композиция следовала за другой. Все шло как по маслу. И тут… Тут Мазаев грянул что-то зазухабисто веселое, и это разухабисто-веселое вдруг перешло в невесть откуда взявшийся припев, который совершенно в этом месте не предполагался (мы это знали, потому что слышали все не один раз). В припеве сначала возникли какие-то «матросы», которые «курили папиросы», а потом (что было еще более удивительно) – «большая крокодила», которая, по словам Мазаева, почему-то «по улице ходила» и, естественно, «зеленая была».
