Светлана Бондаренко - Стругацкие. Материалы к исследованию: письма, рабочие дневники, 1985-1991
Это фильм о конце света.
Конец света. Светопреставление. Армагеддон. Пралая. Рагнарек. По-современному — термоядерное самоистребление человечества.
К тому моменту, когда зал погрузится в темноту, зрителю надлежит взять себя в руки и сосредоточиться. Во-первых, потому, что в огромной массе своей наш зритель (и мировой зритель) все еще относится к кинематографу как к средству пассивного, почти бездумного развлечения, призванному вызывать чувство душевного комфорта и уж никак не отягчать душу ощущениями тяжкими, переживаниями неприятными, раздумьями непривычными. Во-вторых, это первый в истории советской кинематографии опыт на такую тему и такого экранного воплощения.
Фильм, завязкой которого выступает ядерная катастрофа. Фильм без надежды.
Кто-то где-то нажал на пресловутые кнопки. Под ударами адских бомб гибнут в тысячеградусном пламени города, средоточия культурных, исторических, национальных ценностей, гибнут целые страны, гибнет человечество. Конец. Помощи ждать неоткуда. Да и кому помогать?
Вот случайно уцелевшие кварталы какой-то столицы. Они уцелели не более чем Герника, Ковентри, Сталинград, Варшава. Неистовые пожары среди рухнувших стен, вопли боли и ужаса, тлеющие трупы, горит одежда на бегающих в панике людях. Бесплодно-героические усилия пожарных, что-то пытаются предпринять полубезумные медики, мечутся утратившие руководство остатки военного гарнизона, но это только судороги, так бессмысленно дрыгает лапками обезглавленный труп лягушки при прикосновении проводов батарейки. Загнать уцелевших в метро. Отделить уцелевших от тех, кто все равно обречен, несет свою смерть в себе и погибнет через несколько дней или часов.
С таких вот сцен начинается действие, хотя начало это режиссер парадоксально и умно поместил в середину картины как ретроспекцию, и сцены эти представляются мне органичными и уместными. Высказываются и иные взгляды. Один из моих друзей, отличный специалист по кинематографу, нервно заметил: «А вот все эти ужасы показывать бы не надо…» Но он так и не смог объяснить мне, почему не надо. Кажется, органичными для фильма он их не счел. Но я-то убежден: при всех прочих равных условиях (талант создателей фильма и так далее) надо либо все, либо не надо фильма.
Не будем здесь рассматривать подробно содержание фильма. Это странный и вызывающий глубокое волнение рассказ о том, как жили (и умирали) несколько уцелевших в течение нескольких дней после катастрофы. Укрывшись в подвале, давным-давно превращенном в атомное убежище, они лишь время от времени делают вылазки в страшный и отравленный мир, который так недавно был их привычным миром, чтобы попытаться раздобыть медикаменты и еду, карабкаются по развалинам, неуклюжие в непременных противогазах и защитных накидках, прячась от осатаневших солдат, действующих грубо и беспощадно по какой-то неведомой «инструкции». И эти люди не просто страдают, хоронят и умирают. Они пытаются подвести итоги. Итоги истории (которая навсегда прекратила течение свое), жизни (которая прекратится не сегодня-завтра), своим прежним убеждениям (которые теперь не имеют никакого значения). и оглушенные, обреченные, все так или иначе тронутые безумием, они до конца сохраняют честь, любовь, чувство ответственности друг перед другом… Да, несмотря на невиданно мрачную фантасмагоричность антуража, фильм «Письма мертвого человека» выдержан в лучших традициях высокого гуманизма русской классики, в лучших традициях бессмертного русского реализма.
Коль скоро речь зашла об оценках, не могу не признаться, что мне представляется, что фильм «Письма мертвого человека» являет собой одну из вершин в мировой кинематографии. Задуманный в свое время как ответ на задорный вызов американцев — снять ленту о том, что может произойти с населением провинциального городка в случае возникновения ядерного конфликта, он в щепки разметал детские рамочки зарубежного «фильма катастроф», оперирующего, как правило, сверхъестественными ситуациями и безликими героями («Вирус», «Падение Нью-Йорка», «Землетрясение», «Гибель Японии» и так далее), и взошел на экран как умная и жестокая драма о современных людях в ситуации, для исключения которой из истории человечество должно употребить все свои силы. Американский аналог этого фильма, снятый год назад, «На следующий день», видится в сравнении аляповатой картинкой на обложке проходной книжонки. И если есть в зарубежной кинематографии фильм на эту тему, достойный встать рядом с «Письмами», то это только великолепная работа Крамера «На последнем берегу».
Так, по моему мнению, молодой режиссер К. Лопушанский первым своим фильмом начисто перечеркнул известную пословицу о первом блине.
Видимо, плодотворно сказалось и его участие в создании сценария в соавторстве с тоже молодым и тоже талантливым писателем-фантастом В. Рыбаковым. (Между прочим, литературное творчество Рыбакова мало известно широкому читателю из-за двусмысленного положения фантастики в нашей стране, организованного некоторыми издательствами и особенно Госкомиздатом РСФСР, но это уже разговор особый, не для «Советского экрана».) И еще я горжусь, что к драматургии «Писем» причастен мой брат и соавтор Б. Стругацкий.
Вдохновенно и точно работал при создании фильма оператор-постановщик Н. Покопцев. И хотя его имя значится в титрах более десяти картин, нигде еще (попробуйте доказать мне, что я ошибаюсь) не достигал он такого уровня мастерства.
Нетривиально и уверенно состоялся дебют художников-постановщиков Е. Амшинской и В. Иванова.
Заглавную роль в «Письмах» сыграл Ролан Быков. Я люблю и почитаю этого замечательного артиста с его редкостным умом и тактом, с необычайной способностью к перевоплощению, с громадным ролевым диапазоном. Честно говоря, для меня он один из десятка лучших артистов мирового кино. Я с увлечением смотрю его даже в фильмах, которые мне не нравятся. И опять-таки не могу не заявить: роль его в «Письмах» на сегодня самая лучшая из всех его ролей.
И отменно сыграл весь остальной актерский ансамбль — И. Рыклин, В. Михайлов, А. Сабинин, В. Лобанов, Н. Грякалова, В. Майорова, В. Дворжецкий, С. Смирнова, Н. Алканов — каждый на свое лицо, каждый теперь и навсегда незаменим. Существеннейший момент: каждый играет человека потрясенного, ошеломленного, сдвинутого катастрофой. И каждый сдвинут по-своему, в соответствии с характером своим, нормальные отправления которого остались за кадром, остались ДО.
Отличная режиссура. Отличная постановка. Отличная игра. Ни единой фальшивой ситуации. Ни единого фальшивого слова. Ни единого фальшивого жеста. От первого до последнего кадра нигде нет и следа пресловутого «сойдет за мировоззрение» и иных пошлостей.
