Анатолий Чупринский - Маленькие повести о великих художниках
В тот день они втроем вышли из леса на какую-то пыльную дорогу. Левитан, потрепав Весту по загривку, весело сказал:
— Завтра идем на охоту! Готовься!
— Га-ав!! — громко и радостно взлаяла Веста. Что в переводе на человеческий означало: «Всегда готова!».
Но хозяин вдруг почему-то нахмурился и начал напряженно всматриваться вдаль. Хотя смотреть было не на что. Дорога, убегающая вдаль. Ничего больше.
— А ведь это… Владимирка! — удивленно воскликнул он.
Подошедшая Софья принялась охать и ахать. «Ох, та самая! Ох, она и есть!». Веста насторожилась. Всю дорогу до дома эта парочка только и говорила, о каких-то «кандалах» и каких-то «арестантах», которых когда-то вели по этой дороге прямиком в Сибирь. А уже на следующее утро Левитан и Софья схватили под мышки этюдники и вприпрыжку побежали на эту самую дорогу. А на ней, кроме пыли, рытвин и ухабов, ничего интересного.
Веста решительно отказывалась понимать. Эта неразумная парочка уселись на обочине и принялись писать этюды. Будто дорог не видели.
Веста не выдержала и, когда Левитан отошел к Софье, что-то там подправить в ее этюде, незаметно потянула зубами за ремень этюдника.
Этюдник упал с треноги прямо на землю. Краски и кисти рассыпались по траве. Левитан вскрикнул, как раненная чайка, и бросился поднимать тюбики, краски, кисти. Отряхивал их, вытирал от пыли и травы. При этом грозно поглядывал на Весту.
Веста, широко распахнув свои красивые глаза, удивленно смотрела на хозяина и делала вид, будто она вовсе ни при чем.
Левитан строго погрозил ей пальцем и вновь принялся за работу.
Нехороший осадок у Весты остался от «Владимирки».
Суровую зиму пришлось провести в Москве. Самой Москвы Веста, честно говоря, и не видела. Да и особенного желания не было. Шум, грохот, сплошные прохожие, лошади, телеги… Пришлось терпеть. У Левитана появилась собственная мастерская. Савва Тимофеевич Морозов, фабрикант и меценат, уступил ему свою на очень льготных условиях. Он был горячим поклонником Левитана и, тайком от знакомых, брал у него уроки живописи.
Мастерская Весте не понравилась категорически. Не комната, какой-то вокзальный ангар, весь залитый светом. Хорошего, укромного, темного уголка днем с огнем не сыскать. Пришлось устраивать в углу мастерской подобие конуры. Из старого ящика из-под красок и овечьего тулупа. Можно отвернуться носом в угол и выставить наружу хвост. Чтоб все видели и не шумели.
Но постоянные посетители… Абсолютно бестактные люди.
Первым заявился Третьяков, о котором Веста слышала много хорошего и разного. От него, слава Богу, не пахло масляными красками. Только едким мужским одеколоном. И еще пудрой, которой посыпают сдобные ватрушки. Третьяков осмотрел последние картины Левитана, выбрал две из них, («Золотой Плес», «После дождя»), и заявил, покупает обе еще до выставления на всеобщее обозрение.
На Весту Третьяков не обратил ни малейшего внимания. Плохо воспитан. Что неудивительно. Сквозь мужской одеколон, от него за версту несло сразу двумя кошками. Третьякову, (в смысле отношения к сестрам меньшим!), до Антона Чехова, как до звезды.
Не успела закрыться дверь за Третьяковым, ввалился Нестеров. Со своей картиной «Видение отроку Варфоломею». На картину Веста даже не взглянула. В отличии от Левитана, который так впился в нее глазами, будто хотел съесть. Полчаса стоял в неподвижности, как столб у дороги по имени «Владимирка».
Веста уже начала задремывать в своей конуре-ящике, когда Левитан неожиданно громко закричал:
— Картина хороша, успех будет!
И бросился обнимать Нестерова. Тот отбивался, как мог и бубнил невразумительное:
— Бог кистью водил!
Вообще, Нестеров нормально разговаривать не умел. Всегда именно бубнил. Чтоб понять, что он хочет сказать, Весте всегда приходилось очень напрягаться. И пахло от него почему-то древесными стружками и столярным клеем. Хоть он тоже, как Левитан, был художником.
Веста отворачивалась к стене и вспоминала прошедшее лето…
…В лесу куковала кукушка. Софья Кувшинникова остановилась посреди поляны и, рассеянно улыбаясь, начала вопрошать:
— Кукушка! Кукушка! Сколько мне жить на этом свете?
«Это не Кукушка, а Кукух!» — мрачно подумала Веста. «Откуда ему знать, сколько кому жить. У него своя забота, подозвать подругу. Он уже гнездо соорудил, вот и старается».
Но Софья Кувшинникова этого явно не знала. Она стояла посреди поляны и, рассеянно улыбаясь, загибала на руках пальцы.
… Через два года Софья Кувшинникова бросится выхаживать какого-то, совершенно незнакомого ей, одинокого больного человека. Она заразится сама и буквально растает, как свечка в несколько дней…
Ждать Весте на поляне пришлось довольно долго. Софья насчитала уже больше сотни лет и явно перешла на вторую сотню.
Лично Веста была убеждена, они с любимым Левитаном будут жить очень долго. И умрут в один день.
Почему-то в лесу вспоминался очень нелепый случай.
Тем днем хозяин выкинул форменную глупость. Они втроем гуляли вдоль Волги и любовались видами. Левитан взял с собой ружье. Когда Софья присела на скамейку под деревом передохнуть, он зачем-то подстрелил чайку. Положил возле сидящей на скамейке Софьи и сказал трагическим голосом:
— Я имел подлость убить чайку! Кладу ее у ваших ног!
Вообще, чаек Веста недолюбливала. Визгливая, противная птица. Питается исключительно отбросами. Но все равно, подстреливать ее не было никакого смысла. Она не фазан, не тетерев и не кряква.
Люди делают очень много глупостей!
К вечеру втроем пошли в лес хоронить чайку. Очень торжественно. Только духового оркестра не хватало. Софья даже слезу пустила. И пообещала все рассказать Чехову. Мол, сюжет для небольшого рассказа. Левитан постоянно извинялся и поклялся, ничего такого он себе больше не позволит.
Той суровой зимой Веста только и делала, что вспоминала весну. В ушах постоянно звучал гомон птиц из садов и рощиц, шебуршание жуков в пробивающейся сквозь еще холодную землю траве, в нос наплывали запахи молодых, только что лопнувших почек. Веста дремала. Глазеть на бесконечные морозные узоры на огромных окнах мастерской вовсе неинтересно. Она закрывала глаза. Чаще всего видела один и тот же дурацкий сон. Черный жук в траве внезапно увеличивался в размерах, обрастал шерстью и превращался в огромного черного кота, который нагло помахивая хвостом, убегал от нее по длинной извилистой тропинке. Веста со всех лап бросалась за ним, но никак не могла догнать. «И вечный бой! Покой нам только снится!»
Черный кот внезапно резко останавливался, оборачивался, разевал розовую пасть, вставал на задние лапы и… превращался в Левитана. Приходилось просыпаться и переворачиваться на другой бок. Веста давно заметила. На левом боку всегда одна глупость снится. Устраиваясь удобнее на правом боку, Веста бросала взгляд на хозяина. Всю зиму она видела одну и ту же картину.
