Белла Ахмадулина - Поэзия народов Кавказа в переводах Беллы Ахмадулиной
1970
БЕЛИЗНА ЗИМНЕЙ НОЧИ
Луна. Звезда. Притихшая чинара.
Душа — их отраженье сочиняла,
и вышло так: о, ночи белизна!
Безлюдная дорога. Горы. Камни.
Им длиться дважды — явью и стихами
короткими: о, ночи белизна!
1970
ДВОРИК МОЕЙ МАТЕРИ
Зимою дворик матери моей
был бел от снега, летом — жёлт от света.
Синело небо. Рос подсолнух. Дней
я не считал. Я думал — вечно это.
Бывало, мать оглянет огород,
примерит к ливню или солнцепёку
и так рассудит: — Если Бог пошлет,
мы будем с урожаем. Слава Богу. —
Ее передник вечно был в земле.
Не вечно, нет. Теперь я знаю это.
А я живу. И всё труднее мне
глухую зиму отличить от лета.
1970
СОН ЗИМНЕЙ НОЧЬЮ
Шел снег. И при медленном снеге,
при стуже небес и земли,
чем глубже я спал, тем краснее
тюльпаны Чегема[202] цвели.
Шел снег. Но душа ночевала
вдали от его белизны.
Шел снег. Зеленела чинара.
Как зелены зимние сны!..
1970
ТИШИНА
Не убивайте тишину!
Лишь в ней, при лампе догоревшей,
мудрец, взирая на луну,
склонялся к мысли долговечной.
Лишь тишина взрастит зерно,
чтоб хлеб живой детей насытил,
и тишиной предрешено,
чтоб снег поля и двор осыпал.
Весна желает тишины.
Что справедливо — то негромко,
и веселит трава весны
меня и малого ягнёнка.
Нужна такая тишина,
чтоб нежилась и зрела дыня,
чтобы в ночи сбылась луна
и путником руководила.
Лишь в тишине бахче легко
налиться сладостью земною.
Ребенок, сено, молоко
и луг — объяты тишиною.
При тишине горит очаг
и юной матери не спится,
при ней родится хлеб в печах,
пшеница зреет, реет птица.
Лишь тишина склонит ко сну,
утешит мыслью и беседой.
Не убивайте тишину —
дар драгоценный, дар бессмертный!
1970
ЗИМА ПРИШЛА
Зима пришла в селенье,
вблизи и в отдаленье
белы, нежны слова и дни,
беды не жди, сюда иди!
Ночной сугроб лопатой
от двери отгони.
Снег, падай, падай, падай!
Огонь, гори, гори!
Ты жив, если заране
сложил дрова в сарае,
покуда сыт огонь,
и ты — не сир, не гол.
Дымок высокопарный
уже достиг зари.
Снег, падай, падай, падай!
Огонь, гори, гори!
Белы гора, и школа,
и детвора, и что-то
летит в глаза — смешны бои,
щека красна, снежки белы.
Пойдешь ли на попятный
от эдакой игры?
Снег, падай, падай, падай!
Огонь, гори, гори!
Жива на свете белом
молва о снеге белом,
земля прочна, сады белы,
зима пришла, все дни белы.
Гуляй, маляр опрятный,
вдоль неба и горы!
Снег, падай, падай, падай
Огонь, гори, гори!
1970
КУКУШКА
Ты слышишь? Кукушка кукует на склоне,
где высится древняя зелень чинар.
Столетье былое, не знаю какое,
взывает ее кукованием к нам.
Притихли деревья, дороги и камни,
как мы — меж деревьев, дорог и камней.
Не ей, исчисляющей время веками,
судить о числе наших лет или дней.
К тебе я скачу, я измучен и молод,
прищурился глаз, углядевший меня,
но я доскачу к тебе, если помогут
удача судьбы и отвага коня.
От ран изнемогший, к ногам твоим рухну,
открою глаза и увижусь с тобой.
О, как ты умеешь протягивать руку,
врачуя несчастье, усталость и боль!
Так было, иль будет, иль попросту мнится.
Блаженно приемлют любовь облаков
деревья горы. И прилежная птица
кукует, сбиваясь со счёта веков.
Ты слышишь? Кукушка слагает два слога,
земле возвращая покой тишины.
И ей заворожены заросли склона,
чинары, и травы, и реки, и мы.
1970
ВЕЧЕР В ГОРАХ
Усталый вечер, как олень,
возлёг на горные отроги,
и сон олений одолел
ущелья, склоны и дороги.
Вершины думают о том,
что только им удел достался —
пренебрегая суетой,
руководить судьбой пространства.
А у подножья высоты,
стоящей во главе природы, —
селенья, домики, сады,
дворы, плетни и огороды.
Веков пророческая весть
слышна лишь там, вверху обрыва.
Внизу — довольны тем, что есть,
что было, думают, то было.
Зажглось и светится окно,
и путник поспешает к дому —
так, как вовеки суждено
окну и путнику ночному.
Вершины сверху вниз глядят
на склоны с кроткими ростками,
на белый яблоневый сад,
на остывающие камни.
Зияют влажной чернотой
опять раскопанные гряды,
и дворик, теплый и сухой,
кончает день внутри ограды.
Стада бредут под сень дворов,
и близок отдых еженощный
коз, буйволов, овец, коров
и осликов с тяжелой ношей.
Созвездья высшие зажглись,
и горы кажутся веками,
а жизнь внизу — всего лишь жизнь
с ее детьми и стариками.
Печется хлеб, горит очаг,
бельё постиранное сохнет.
Бранятся, мирятся, молчат,
ложатся спать. Темнеет в окнах.
Вверху, в заоблачной тени,
снега белеют, вечность длится.
Внизу — сады, дворы, плетни
и красных кровель черепица.
1970