Ричард Хэк - Герцогиня смерти. Биография Агаты Кристи
Через несколько дней после венчания новобрачные прибыли в Венецию, где Макс надевал по вечерам белый смокинг, сшитый специально для романтического путешествия. Они заранее сговорились с гондольерами, которые пели для них чудесные песни под концертино – миниатюрную шестигранную гармошку. Путешествие длилось пять недель. Супруги проехали по берегу (это будущая Югославия).
В Дубровнике купались в Адриатическом море. Агата, панически боявшаяся газетчиков, запишет потом в дневнике: “А вдруг мы выдали себя своими нежностями?” Далее они поехали в Сплит, там Агату совершенно потрясла великолепная медная статуя епископа Григория Нинского, безусловно, одна из лучших работ скульптора Ивана Мештровича. Молодожены бродили по деревушкам, наслаждались местной кухней, отважно карабкались по горам Монтенегро, потом отправились в старинный город Котор с нарядными черепичными оранжевыми крышами, уютно расположившийся на берегах одного из красивейших заливов.
Из Котора они на небольшом катерке, “размером со скорлупку”, отправились вдоль побережья. Там было всего две каюты, еще двое пассажиров и много вкусной еды, от которой невозможно было оторваться. Катер летел, будто на крыльях, причаливая иногда к маленьким бухтам, носившим священные имена: Святой Анны, Святой Мавры, Сорока Святых. Макс и Агата рука об руку бродили среди виноградников и оливковых рощ, им казалось, что они на седьмом небе.
Эта женщина ощущала себя сейчас не Агатой Кристи, а романтичной Мэри Уэстмакотт, которая наслаждалась страстным лепетом обожаемого возлюбленного. Агата потом напишет: “Это был настоящий Эдем. Рай на Земле!”
Далее отправились в Грецию, конечный пункт их свадебного путешествия. Решили съездить в Андрицену. До этого расположенного в горах города надо было четырнадцать часов ехать на муле (хотя Макс заверял, что девять) ради того, чтобы полюбоваться там храмом Аполлона Эпикурейского (на высоте 1131 метр!). Экскурсия едва не завершилась разводом: Агата чуть не плакала от усталости и боли (после долгой тряски на муле у нее с непривычки свело все мышцы). Два дня Макс вымаливал прощение. Разумеется, Агата смилостивилась, но взяла с мужа клятву: он больше никогда не посмеет подвергать ее подобным испытаниям!
Они побывали в Микенах и Эпидавре, потом поехали в Нафплион и, наконец, добрались до Дельф. Агата, вспомнив восторги профессора Вулли и его жены, мысленно с ними согласилась: этот город действительно обладал каким-то особым очарованием.
Паломничество по Греции завершили в Афинах, но там счастливых обитателей Эдема подстерегало адское злодейство. Агата подхватила кишечную инфекцию, которую нарекла “афинским недомоганием”. Недомогание – это было чересчур мягко сказано. Ужасное расстройство желудка, рвота, температура под сорок. Призванный на помощь доктор считал, что миссис Мэллоуэн отравилась плохо приготовленной красной кефалью. Агата постепенно выздоравливала, но ее терзала досада: какое прозаическое завершение медового месяца…
Так или иначе, он завершился, и Максу пора было возвращаться в Ур. Господа Вулли деликатно, но очень ясно намекнули, что археологические раскопки не лучшее место для молодоженов. Агата и сама это понимала, поэтому заранее настроилась на разлуку.
Вернувшись на “Восточном экспрессе” в Англию, она отправилась в свою замечательную “бывшую конюшню”. Наслаждаясь домашним уютом, с удовольствием играла на рояле, изредка поглядывая на пишущую машинку – без всякого удовольствия. Но пора было приниматься за работу.
Напечатав первые несколько слов, Агата непроизвольно улыбнулась. Не потому, что вспомнила что-то смешное, и даже не потому, что была счастлива. Просто, глядя на эти строчки, она вдруг осознала, что наконец нашла себя. И возможно, впервые в жизни поняла, какое это блаженство: знать, что ты на правильном пути. А поняв, Агата пообещала самой себе, что больше никому и ничему не позволит лишить ее этого драгоценного мироощущения.
Тогдашнее настроение она лучше всего выразила в беседе с Алленом Лейном, племянником своего первого издателя Джона Лейна (к тому времени ставшим ее соседом): “Ах, Аллен, тысяча девятьсот тридцатый год был настоящим чудом!”
Глава седьмая
Миссис Макс Мэллоуэн
Нам было хорошо вместе… нам всегда удавалось найти общий язык.
И его не раздражало то, что у меня есть и свои собственные увлечения. Да, я спокойно могла заниматься чем хочу, не опасаясь, что это покажется ему ерундой.
Агата Кристи. Неоконченный портретНоябрь 1930. Кетрин Вулли было как-то не по себе. Нельзя сказать, что она плохо себя чувствовала, хотя голова болела часто, но это история обычная. Скорее всего, причина дискомфорта крылась в подспудном раздражении, а причина раздражения – как это не раз бывало – в соперничестве с другой женщиной. И осенью 1930 года в соперницы угодила Агата Кристи Мэллоуэн.
Кетрин, обворожительная, взбалмошная и деспотичная. Они с профессором приехали в Ур на неделю позже, чем было условлено. Не иначе как прекрасная дама долго выбирала и паковала свой гардероб, вещей требовалось много – для пятимесячного пребывания в пустыне. Макс Мэллоуэн не знал, что начальство задерживается, и, покинув серьезно заболевшую (как назло!) Агату, отбыл в Месопотамию. Но эту его жертву “во имя долга” даже некому было оценить. Разобиженный и раздосадованный, Макс отыгрывался на рабочих, не давая им спуску.
Еще он не мог простить Кетрин того, что она запретила его жене приехать на раскопки.
“Теперь это неудобно”, – пояснила она.
Отныне Агата замужняя дама, а не просто одинокая писательница. И поэтому из этических соображений ей лучше остаться в Лондоне, поскольку жены остальных членов экспедиции живут в разлуке с мужьями. Сама Кетрин, разумеется, была не в счет.
Надо сказать, влияние этой женщины на окружающих было совершенно неодолимым, фантастическим.
Между прочим, ее первый супруг, лейтенант-полковник Фрэнсис Килинг, застрелился у подножия Великой пирамиды[28]. А нынешний муж, профессор Вулли, безропотно потворствовал любым ее прихотям. Например, вот этой: перед сном Кетрин брала длинный шнур, обвязывала им большой палец на ноге супруга, потом, дотянув шнур до своей комнаты, обвязывала вторым концом палец на собственной ноге. Этот трюк позволял Кетрин, даже не вставая с постели, разбудить мужа, если ей требовалось лекарство от головной боли. Она могла любому приказать (иногда этой чести удостаивался и Макс) расчесать ей волосы на ночь, могла заставить человека делать ей массаж, после того как тот целый день гнул спину на раскопе.
Макс целых пять лет (ведь в Ур он попал еще студентом) терпел эти фокусы, но теперь, сделавшись солидным семейным мужчиной, никак не мог оставаться мальчиком на посылках и не желал, чтобы ему навязывали разлуку с женой. В общем, мистер Мэллоуэн начал подыскивать другую работу, и ему повезло: его пригласил известный археолог, доктор Реджинальд Кэмпбелл-Томпсон, собиравшийся на будущий год начать раскопки в Ниневии. Уход Макса расстроил Кетрин, которая считала этого покладистого молчуна чуть ли не личным слугой. Агата тоже разволновалась, но больше от радости.
Миссис Мэллоуэн слала мужу нежные благодарственные письма: “Мой дорогой, ты избавил меня от стольких забот, я только сейчас ощутила, какая это была тяжкая ноша”. Особенно она была признательна Максу за то, что могла теперь без оглядки, как в детстве, погрузиться в мир своих фантазий. Ведь после развода с Арчи ей приходилось самой решать все житейские проблемы – к слову сказать, это отлично у нее получалось. Но как же она была рада снова отдать бразды правления мужчине! Современные феминистки, надо полагать, сочтут это непозволительной слабостью. И пусть. Агате нравилось, что она может опереться на мужа. Она бы и сама со всем справилась, однако так ей было комфортнее, и ее можно понять.
Макс оказался человеком надежным, не склонным к роковым страстям, на редкость образованным. А главное, он был предан жене и с уважением относился к ее работе. Но в любовных отношениях был не очень-то опытен. Скорее всего, Агата стала его первой женщиной. Из оксфордского Нью-колледжа, совсем юным, он сразу попал в Месопотамию, а там пустыня да раскопы, то есть никаких шансов на близкую дружбу с женщиной.
В Оксфорде он жил в прекрасном старинном здании под названием “Башня Робинзона”, там же поселился его ближайший друг Эсме Говард, старший сын барона Говарда Пенритского. Макс считал, что в молодости нет ничего важнее общения с “родственными по духу ровесниками”. Макс привязался к Эсме со всем пылом юности. Они были неразлучны, истинно родственные души. До встречи с Эсме Макс опасался откровенничать с однокашниками. В школе-пансионе Лансинг он насмотрелся на то, что могут сотворить с мечтательным вундеркиндом хулиганистые драчуны. И вот в его жизни появился Эсме – эрудит, книгочей, открытый, раскованный. Отпрыск барона драчунов не боялся, он вообще мало чего боялся, тем паче общественного мнения.
