Дмитрий Добродеев - Каирский синдром
— Развод так развод, — бормочет Саша…
Он снова у родителей на Смоленке.
Запои учащаются.
Когда Саша не выходит на работу, ему звонит куратор из КГБ и уговаривает взяться за ум. Саша обещает. Но все бесполезно.
Потом — сплошная агония. Саша женился в третий раз: жена, милая русская женщина, родила ему двоих детей, но он мало занимался семьей.
В 90-е стал замначальника департамента, но это его не вдохновляло. Выходя из «Росвооружения», он плюхался в черный представительский лимузин, останавливал машину у киоска и загружал портфель банками «Навигатора» — крепленого голландского пива.
Дома наскоро ужинал с семьей, запирался в кабинете и до глубокой ночи сидел за компьютером, поглощая одну банку пива за другой и прикуривая сигарету от сигареты.
Он растолстел до ста тридцати килограммов, отпустил длинные волосы и вставил серьгу в ухо. Как его терпели на работе, не знаю.
Но за экраном компьютера он оставался молодым: мысль его была легкой и изящной, фантазия, как всегда, смелой. В виртуале он был не Саша, а ЗаМ.
ПОСЛЕДНИЕ ВСТРЕЧИ
В предпоследний раз мы увиделись в Праге, году в 99-м. Он приехал ко мне с женой, раздобревший и нездоровый. Когда он ходил по дому в халате, я увидел его красные, распухшие ноги — несомненный признак диабета. Его жена боялась, что Саша напьется, и умоляла следить за ним.
Я вывел его погулять в центр Праги.
Саша не был пьян, но обычная кружка пива ввела его в состояние повышенной восприимчивости.
Над одной из дверей на улице Скоржепка мерцала надпись For adults only. Мы вошли. Это было пип-шоу.
Вокруг сцены стояли кабины. Саша вошел, кинул монетку. Перед ним раскрылось окошко, в котором на крутящейся площадке извивалась в сладострастном танце молодая блондинка с маленькой грудью. Она подмигнула Саше. И в нем что-то затрепетало. Наверное, она напомнила ему девушку Таню.
Дальнейшее было нетрудно предугадать. Она приблизилась к его окошку и позволила гладить свою грудь сквозь специальное отверстие в стене. Саша все шептал: «Милая, хорошая…», без конца просовывал ей купюры, а она загадочно улыбалась.
Я уверен, что это была девчонка с Украины.
Очарование оборвалось внезапно. Девушка приблизила к нему лицо, которое вблизи не выглядело таким симпатичным, и прошептала:
— Отсосу за тридцать долларов.
Саша вздрогнул:
— Я же люблю тебя, а ты…
После этого он долго пребывал в шоке. Я не мог его остановить. Саша купил в уличных киосках двадцать или тридцать пузырьков зеленого цвета — отвратительный местный абсент. Рассовал пузырьки по карманам. И мы вернулись домой.
Я ушел работать в ночную смену и лишь потом узнал, что в ту ночь Саша смертельно напился. Доставал пузырьки из неведомых тайников и погружался в состояние тотального транса. Имя Тани не сходило с его губ.
Сашина жена не могла понять, откуда берутся емкости с абсентом. Она обыскала квартиру, но ничего не нашла. Но я-то знал студенческие замашки Саши: он мог прятать пузырьки в мусорных бачках, под раковиной, в ботинках и в еще более неожиданных местах.
К утру он опустошил все пузырьки, забылся тяжелым сном и сутки провалялся в постели.
Последние дни в Праге Саша тихо провел у телевизора: жена не пускала его в город.
Последний раз я видел Сашу на Арбате в 2001 году. Он вылез из служебного «Мерседеса», грузный, с большим кожаным портфелем, совсем не похожий на живого темноглазого юношу, которого я знал в Египте.
Мы зашли в кафе «Шоколадница». Саша сразу заказал литр пива.
Вспомнили Каир: ночные прогулки по Гелиополису, друзей-переводчиков, походы в кино…
После внезапной паузы он сказал:
— Знаешь, не надо про Каир…
Я понял, что то время и то состояние души не надо трогать.
После трех кружек он не вязал лыка. Я поволок его к стоянке, где за рулем невозмутимо ждал шофер. По пути Саша умудрился купить несколько банок джина «Синебрюхов» и выпил в машине.
Сашина жена позвонила мне в истерике — он не доехал до дома. Потом его обнаружили спящим в собственном подъезде.
Я понял, что лучше не встречаться, лучше не трогать память.
Саша умер 13 июня 2002-го. Он дождался смерти, с которой бесконечно заигрывал и в которую сам не верил полностью. Он всю ночь просидел за компьютером, к утру прилег и больше не проснулся.
Я прилетел из Праги на его похороны. С Сашей прощались в Бутовском крематории на окраине Москвы: он лежал в гробу как живой, с детской улыбкой на лице. Тут же стояли немногочисленные родственники, переминались подогнанные на автобусе сослуживцы. В самом конце аллеи, за крематорием, припарковались скромные «Жигули», рядом с ними курили четыре человека, среди них молодая женщина. Лишь потом до меня дошло, что это были его верные друзья по Зазеркалью — интернет-форуму, в котором он буквально дневал и ночевал в последние годы, отказавшись от неприятных обязательств по миру реальному. Несколько лет спустя после Сашиной смерти, собирая материал по нашей командировке в Египет, я набрел в Интернете на записи бесед, которые Саша под ником ЗаМ вел с ночными друзьями. Мне показалось, они открывают другую, мне ранее не известную сторону его души. Я привожу отрывки из этих чатов, которых, как я понял, уже нет в Интернете. Пусть сбудется твоя мечта о Зазеркалье, мой старый друг!
Дмитрий Добродеев
О СЕБЕ
Я родился 20 марта 1950 г. в Батуми, но уже с трех месяцев и всю остальную жизнь с перерывами — вплоть до эмиграции — жил в столице.
Читать я начал рано, года в четыре, и главными увлечениями в детстве были русские народные сказки и былины, а также легенды и мифы древней Греции. Советская детская литература практически обошла меня стороной. Библия в СССР была запрещена, а когда я открыл ее в 1973 году, было уже поздно. Поэтому в моих текстах изначально нет влияния Библии и советской литературы. Но есть влияние экзистенциалистов, которых я открыл, учась во французской спецшколе, в середине 60-х годов. А также русского дворового языка.
До 23 лет я не хотел становиться писателем. Жизнь казалась мне более интересной в действии и географическом разнообразии, поэтому я и поступил на арабское отделение Института восточных языков при МГУ. В начале 70-х я провел как переводчик незабываемый год в Египте, который произвел переворот в моем сознании. Солнце, свобода и масса интересных книг — я отразил это время в своем романе «Каирский синдром».
Однако в 73-м году жизнь обернулась ко мне своей теневой стороной. На меня поступил донос в КГБ, я стал невыездным, и меня направили работать в военную контору МО СССР, где, вместе с разжалованными офицерами, я должен был переводить техническую литературу на арабский язык.
