С. Кошечкин - Весенней гулкой ранью...
"Золотая монета!".
Собираясь на Дни советской литературы в Грузию, я перечитал письма
Есенина, связанные с Кавказом. Одно из них - от 20 марта 1925 года -
начиналось словами: "Милый друг Тициан!" Пронзительная интонация обращения к
грузинскому поэту Тициану Юстиновичу Табидзе заставила еще раз ощутить
красоту дружбы двух замечательных художников слова, их верность высокому
чувству братства.
Эта есенинская фраза вспоминалась мне и на торжественном открытии Дней
- оно проходило 28 октября 1978 года в зале заседаний Верховного Совета
Грузинской ССР. В речах ораторов не раз звучали имена писателей, которые
оставили на древней благодатной земле частицу своего сердца: Пушкин и
Ахундов, Грибоедов и Сундукян, Маяковский и Есенин - сколько прекрасных
талантов одарила любовью и лаской родина Руставели! Память об этом
неизгладима.
После Тбилиси писателей встречали районы республики - Абхазия, Аджария,
Кутаиси, Телави, Гори, Цхинвали...
Автору этих строк дорога выпала в Западную Грузию - Ванский район. Надо
ли говорить, с какой радостью отправились мы - мои друзья и я - в неблизкий
путь! Нам предстояло не только познакомиться с прославленными виноградарями
и чаеводами, увидеть осеннее великолепие гор и рек, но и поклониться местам,
где родились знаменитые певцы Грузии - Галактион и Тициан Табидзе.
Ночь в дороге, и вот она - заповедная земля, берег Риони, деревня
Шуамта. Дом-музей Галактиона. В небольшой комнате, где в зрелые годы любил
работать поэт, все сохраняется так, как было при его жизни. Под окном куст
сирени, некогда воспетый в раскованно-звучных стихах. В другой, основной,
части дома - вещи семьи, предметы домашнего обихода...
В какой-нибудь сотне шагов от дедовского очага Галактиона - отчий кров
его двоюродного брата Тициана. Входим через калитку в зеленый двор, под
ветви старого орехового дерева. Потом по приступкам поднимаемся на открытую
веранду. Она, как и весь дом, стоит на невысоких каменных столбах - повыше
от грунтовой влаги. Дом большой, стены - из каштановых бревен: дольше
сохраняются. Просторная комната, кровать, стулья, старинный письменный
стол... Здесь 2 апреля 1895 года родился Тициан Табидзе. Они с Есениным были
ровесниками, одногодками...
Тициан, как и другие новые друзья Есенина, состояли в литературной
группе "Голубые роги", созданной ими же в 1915 году (это название поэт
"обыграл" в стихотворении "Поэтам Грузии": "Вино янтарное в глаза струит
луна, в глаза глубокие, как голубые роги"). Ко времени приезда русского
лирика в Тифлис участники группы уже с иронией относились к своим былым
увлечениям эстетскими теориями, к придумыванию бутафорского мира,
населенного образами бесплотных героев. Литераторы, в первую голову Паоло
Яшвили и Тициан Табидзе, искренне стремились постичь суть революционных
начал, воплотить свои новые ощущения в живом поэтическом слове.
Отсюда, из родных мест Тициана, мысленно переношусь в Тбилиси, к тем
дням и неделям, которые Табидзе и Есенин провели вместе.
Тициан и Паоло Яшвили встречали Есенина на тифлисском вокзале. Перед
отъездом в Москву поэт увлеченно читал друзьям "Анну Онегину", а потом
спрашивал каждого: "Ну, как?"
Тициан и Шалва Апхаидзе были первыми грузинскими слушателями
"Возвращения на родину".
Тициан, Паоло, Валериан Гаприндашвили сходились с Есениным на квартире
журналиста Николая Вержбицкого, где останавливался московский друг. "Есенин,
- писал Вержбицкий, - встречал их как дорогих гостей, просил извинить за
тесноту, за скромность угощения. Мы садились за стол, и тут не было конца
разговорам о поэзии. Читали стихи по-русски и по-грузински. Паоло тут же
сочинял остроумные литературные частушки и эпиграммы, Тициан рассказывал о
красотах Рионской долины, Сергей пел про Рязань и читал стихи". Засиживались
далеко за полночь.
Нина Табидзе, жена поэта, вспоминала: "Живя в Тбилиси, Есенин часто
бывал у нас уже как свой и близкий человек... Чувствовал себя
по-домашнему..."
Влюбленный "смертельно, без границы" в родную землю, ее поэзию, богато
одаренная личность, человек открытого сердца, Тициан почувствовал в Есенине
самобытный художнический талант. И воспринимал есенинские строки с глубоким
пониманием их исповедальной сути: "Стихи твои - рваная рана, горение, боль, воспаленной души непокой".
Тициан видел, что русский поэт находится в творческом угаре, что в нем
идет внутренняя борьба, он стремится вырваться из "объятий" старого, надоевшего образа жизни.
У Есенина немного было таких друзей, как Тициан. Их беседы были
беседами понимающих друг друга людей, знающих Цену вырвавшегося из-под
самого сердца слова, постигших то, о чем редкий имеет определенное
представление, - постигших поэзию.
Тициан помнил великое множество стихотворных произведений и мог их
неподражаемо читать. Однажды он облюбовал поэмы Важа Пшавела, и Есенин
услышал звучание классического грузинского стиха и его подстрочного
перевода. Это был старинный рассказ о хевсуре, обретшем чудодейственное
умение понимать пение птиц, рев зверей, шепот трав. Ему не представляло
труда узнать думы каждого растения. С ним стали говорить воды и леса - весь
мир природы раскрыл перед ним живую душу свою...
"Есенин волновался, метался, не находил себе места... - вспоминал о том
вечере Георгий Леонидзе. - А Тициан все поддавал жару.
Есенин не находил слов - так он был рад совпадению его и Важа отношения
к зверям, к природе.
- Это я должен перевести! - воскликнул Есенин".
И как жаль, что это намерение не смогло осуществиться!
По словам Нины Табидзе, бывая в их тбилисской квартире, Есенин "много
рассказывал о своей деревне, о матери, о сестрах".
...Отсюда, из отчего дома Тициана, будто бы слышу сквозь годы
неторопливую беседу двух друзей. Им было о чем потолковать, ведь, как
подметил Есенин, "поэт поэту есть кунак".
"Под ливнем лепестков родился я в апреле. Дождями в дождь белея, яблони
цвели" - эти слова, которые позже зазвучат в знаменитом стихотворении, мог
