С. Кошечкин - Весенней гулкой ранью...
колотить". Потом, простудившись, умер. Его-то тяжкий вздох и задушил
ребенка.
Так в один из петербургских домов пришло возмездие за жизни,
погубленные когда-то царем Петром...
Этот мотив Есенин как бы довел до логического завершения:
"Этот город наш,
Потому и тут
Только может жить
Лишь рабочий люд".
Автор "Песни о великом походе" хорошо знал стихи Якова Петровича
Полонского, своего земляка, покоящегося ныне в тихом уголке Рязанского
кремля, над Окою. Его "Песня цыганки" ("Мой костер в тумане светит...") была
одной из любимых песен Есенина.
6
Он все-таки пришел - долгожданный час. Через двести лет, но пришел.
Буря смела "сволочную знать". Не только Питер-град, выстроенный на костях
"трудового люда", - все страна стала принадлежать народу. Воля его -
непреклонна, радость - безмерна:
Веселись, душа
Молодецкая.
Нынче наша власть,
Власть Советская.
И гусляр наш, начав второй сказ, как бы преобразился. Будто сбросил он
с себя старинную скоморошью одежду и, накинув на плечи потрепанную
шинелишку, подался в Красную Армию. Защищать родную власть от врагов, что
решили вернуть былое, снова закабалить мужиков, опять посадить царя на трон.
Новое появилось и в речи певца. В ней зазвучала частушка, революционная
солдатская песня. "Походка стиха", как любил говорить Есенин, еще больше
оживилась, словам стало будто просторнее, от строк повеяло грозовыми
ветрами, дымом сражений...
В начале сказа - белый офицерик и красный матрос.
Офицерика,
Да голубчика
Прикокошили
Вчера в Губчека.
. . . . . . . .
Гаркнул "Яблочко"
Молодой матрос:
"Мы не так еще
Подотрем вам нос!"
"Вам" - войскам, идущим расправиться с Советской властью. "Вам" -
генералам, ставленникам остатков "сволочной знати": Врангелю и Деникину, Юденичу и Корнилову. Адмиралу Колчаку.
В отрывке из неоконченной поэмы "Гуляй-поле", напечатанном в том же
году, что и "Песнь о великом походе", поэт восклицал:
Немолчный топот, громкий стон.
Визжат тачанки и телеги.
Ужель я сплю и вижу сон,
Что с копьями со всех сторон
Нас окружают печенеги?
Окружали не печенеги. Окружали "волки ехидные", одержимые лютой
ненавистью к трудовому народу. И когда их сила порой одерживала верх, в
злобе неистовствовали:
"Ты, мужик, прохвост!
Сволочь, бестия!
Отплати-кось нам
За поместия.
Отплати за то,
Что ты вешал знать.
Эй, в кнуты их всех,
Растакую мать".
Два стана - две силы...
"Мы... подотрем вам нос", - вырвалось у матроса. "Мы" - трудовой люд, мужики, "крестьянские ребята, подросточки".
"Мы" - коммунисты, "люди в куртках кожаных", "кто за бедный люд жить и
сгибнуть рад...".
На их плечи сваливается беда за бедой: в бои вступают новые и новые
отряды белых, деревни опустошены, посевы выбиты дождями... Голод, разруха...
Но ничто не может поколебать их решимость отстоять волю, веками выстраданную
"мечту городов и сел...".
Там за степью гул,
Там за степью гром,
Каждый в битве защищает
Свой отцовский дом.
Сам певец-сказитель - не праздный наблюдатель этой кровавой борьбы. Он
в числе тех, которые "бьют Деникина, бьют Корнилова". Он с гордостью
говорит, что "с нами храбрый Ворошилов, удалой Буденный", что "напор от нас
все сильней, сильней". Его печалят неудачи красных солдат. С ликованием
рассказывает он об их победах:
На десятый день
Не сдержался враг...
И пошел чесать
По кустам в овраг.
Наши взад им: "Крой!"
Пушки бьют, палят...
Ай да славный люд!
Ай да Питер-град!
Сколько человеческого тепла в его словах, обращенных к спящим перед
боем красноармейцам:
Спи, корявый мой!
Спи, хороший мой!
Пусть вас золотом
Свет зари кропит.
С особой пристальностью певец вглядывается в лица "людей в куртках
кожаных". Это они, коммунисты, возглавили великий поход "нечесаной, немытой"
Руси к счастливой жизни. Они - совесть народа, душа революции. Они всегда
там, где труднее. Первыми бросаются в бой, первыми без страха встречаются со
смертью.
Заключительная часть "Песни...". День решающего сражения за Петроград.
"Дождевой крутень", ядерный свист... Красноармейцы слушают последнее слово
коммуниста:
"Братья, если здесь
Одолеют нас,
То октябрьский свет
Навсегда погас".
"Братья..." Родные по борьбе, по крови. Все - одна семья. Это не "брат"
в устах "молодого стрельца" из первого сказа: "Не кочурься, брат".
Враги не одолели. Комиссар погиб, но бой выигран. "Спите, храбрые, с
отзвучавшим ртом!" - скорбно произносит сказитель, видевший геройскую смерть
командира-большевика...
Как известно, образ коммуниста - "человека в кожаной куртке" - можно
встретить во многих произведениях нашей литературы двадцатых годов. Есенин
здесь не был первооткрывателем. Не преодолел он и традиционного схематизма
этого образа. Но уже то, что поэт увидел в большевиках мужественных
руководителей борьбы народа за осуществление его многовековых чаяний,
придает "Песне..." высокое идейное звучание.
"Стоит сравнить это произведение... с прежними кабацкими стихами того
же Есенина... чтобы понять тот огромный идеологический сдвиг, который
произошел в творчестве Есенина" - это было заявлено в редакционной статье
журнала "Октябрь" вскоре после публикации "Песни...".
7
Поэт Владимир Кириллов однажды спросил Есенина:
- Ты ценишь свои революционные произведения? Например, "Песнь о великом
походе" и другие?
- Да, конечно, - ответил Есенин, - это очень хорошие вещи, и они мне
нравятся.
Критики, заинтересованно следившие за есенинским творчеством, тепло
встретили поэму. "Песня...", - подчеркивал В. Красильников, - сдвиг к
революционным темам и выполнена местами необыкновенно сильно".
Кое-кто из литераторов не понял или не захотел понять замысла Есенина и
высокомерно отверг поэму, как что-то "мелкое, бледное и неубедительное".
Нашлись и такие, которые стали обвинять автора в лицемерии, приписывали
ему желание "примазаться к революции".
