Арман Давлетяров - История московского Чингисхана. Цена успеха в деньгах, любви и одиночестве
Дальше было словно дежавю…
Марата привезли в тот же морг, что и Багу полгода назад. Снова начались приготовления, связанные с прощанием и сбором похоронных документов – какой-то страшный сон, который не должен был повториться.
На панихиду были приглашены только самые близкие, кто непосредственно окружал Мурата Насырова. И неожиданно для нас всех проводить его в последний путь приехала Алла Борисовна. Никто из нас не сообщал ей о трагедии, но она узнала все сама, от нее позвонили люди с вопросом:
– Во сколько состоится панихида? Алла Борисовна хотела бы попрощаться…
Она приехала. Слова, что она произнесла над его телом, потрясли всех присутствующих своей простотой и искренностью:
– Прости, что, может быть, не всегда была рядом. Прости, что тебя не уберегла. Прости, что не всегда могла уделить столько времени, сколько тебе было нужно. Но ты – настоящий артист. Настоящий человек, талантливый, с уникальным голосом. И мы будем помнить тебя всю жизнь.
Затем она попросила:
– Давайте, как принято у всех артистов, проводим его аплодисментами.
И Мурат получил последние овации от тех, кто был его самыми чуткими и преданными поклонниками.
…То, что Пугачева приехала почтить память Мурата Насырова, для нас всех был очень важный и показательный момент. Артистов в шоу-бизнесе немало. Но Пугачева среди всех – теплый, щедрый человек и, возможно, ее можно назвать мамой шоу-бизнеса. Ее появление нас поддержало и немного смягчило горечь утраты. Хотя вряд ли что-то могло возместить нам эту потерю.
И снова были похороны.
Я все это уже «проходил», проживал, но гибель Мурата отозвалась в моей душе немного иначе, чем гибель Баглана. Хотя я был убит горем, оплакивая Багу, я знал, что с ним мы сказали друг другу все те самые заветные слова, которые друзья обычно держат при себе и не произносят вслух. В случае с Муратом осталось много недосказанного. Я так и не успел сказать ему, как сильно дорожу им, не нашел в себе смелости, не улучил момент. Хотя у меня не раз возникало внутреннее желание подойти к нему и сказать об этом. Я чувствовал. Может быть, он тоже хранил в себе свои чувства…
На моей свадьбе он просто коротко объявил, подняв бокал:
– Поздравляю тебя! Я очень рад, что ты женишься. И только ты и я знаем, что нас связывает.
Очень многие люди спрашивали меня впоследствии, а что именно имел в виду Мурат? Действительно, только мы с ним и могли знать об этом. Только никогда не говорили об этом вслух.
Мурат в моей жизни всегда являлся очень непростой фигурой. Если с Багой отношения были довольно открытыми, теплыми и в чем-то даже сентиментальными, то с Муратом, как с более сложной натурой, мы ладили гораздо меньше.
Он был очень гордым, независимым и сильным человеком – при этом чрезвычайно тонко настроенным, остро реагирующим на любую фальшь. Наши «эго» постоянно сталкивались, хотя души жили в унисон. Бывало, думаешь: ведь мы же так чутко друг друга понимаем, и я знаю, что где-то в глубине он со мной согласен, но в следующий момент мы снова схлестывались в очередной перепалке и расходились в разные стороны. Ни конца, ни края не было этому противостоянию, потому что, по сути своей, мы были похожи характерами. А с Багой мы все же дополняли друг друга.
Поэтому нам с Муратом было сложно открыто проявить взаимные теплые чувства. Мы стеснялись эмоций и отгораживались друг от друга на «безопасное» для самолюбия расстояние. А внутренне тянулись друг к другу. Я до сих пор думаю о том, что если бы мне не пришлось изо всех сил держать образ босса и всемогущего продюсера, пытаясь сохранить свое реноме, возможно, Мурат остался бы жив. Кощунственно звучит, я понимаю, но ничего не мешало мне быть более искренним, внимательным, открытым. Менее формальным…
Тем не менее в самые сложные моменты своей жизни Мурат обращался именно ко мне. За советом, за поддержкой и помощью. И мне же он доверил самое личное, что у него было – его веру в Бога.
Маски, которые мы носим… Мы часто находимся в рабстве у статусов и правил, которые вынуждены соблюдать для того, чтобы вписаться в социум, ладить с ним и выглядеть более успешными, чем есть на самом деле. Приходя на работу, мы играем роль исполнительных служащих или строгих начальников, которые знают все и никогда не ошибаются. Дома мы надеваем другую маску – отличного семьянина, доброжелательного и справедливого отца, нежного супруга, защитника и опоры, который не может и не должен быть слабым. Среди друзей мы также играем определенную роль – нам необходимо выглядеть успешными, перманентно позитивными, не имеющими проблем.
Мы скрываем свои опасения и трудности, ведь никому не хочется иметь дела с неудачниками. Наши родители тоже часто не знают правды, ибо волнуются за детей намного больше, чем сами дети за них, и если у бывшего ребенка, который уже давно стал взрослым, возникает серьезная трудность, даже близкие зачастую не до конца представляют, насколько ему тяжело.
А за кадром остаются душевные страдания, муки духовного роста, которые мы даже под дулом пистолета никому не можем высказать, чтобы не показаться беспомощными или смешными. Никто добровольно не признается в своей слабости и не покается в своих ошибках. Это стыдно. Чтобы снять панцирь и перестать защищаться, нужно быть действительно очень сильным человеком.
В конечном итоге мы теряем себя. Не ясно, где мы настоящие, а где просто «образ». Мы лишены искренности, готовы «плясать» на любой лад – сегодня так, завтра эдак. Сегодня одно мнение, завтра – другое. Нам страшно высказать свое истинное отношение, если оно идет вразрез с общепринятым.
В первую очередь страшно из-за того, что теряются сиюминутные преимущества связей и контактов. Мы можем не любить человека каждой клеточкой своего тела, а можем его, напротив, обожать, но он никогда не узнает об этом. А отношения будут строиться как товарно-денежные до тех пор, пока что-нибудь в этой цепочке не придет в негодность. Кто-то заболеет. Кто-то умрет. Кто-то решит сменить род деятельности или потеряет должность.
Мы также любим откладывать все на завтра. «Завтра скажу», «завтра сделаю». Мы откладываем на завтра даже любовь. Но завтра никогда не наступит. Может быть, на следующий день, позвонив по указанному номеру, мы услышим вкрадчивое: «Абонент находится вне зоны действия сети». Люди не планируют свои собственные похороны. Все случается внезапно. А потом – пустота.
Со смертью Мурата в моей жизни наступила полоса, которую я назвал бы емким: «Все кончено». Ни Баги, ни Мурата больше нет, а я до сих пор не знаю, как мне без них жить. Баглан был для меня тем человеком, который позволял мне – да и не только мне – снимать те самые маски без опасений быть непонятым. А Мурат являл собой образ той самой мужской дружбы, когда многое ясно без слов. Не было между нами ни бурных объяснений, ни заверений в вечной симпатии, но в самые сложные моменты жизни каждый из нас непостижимым образом оказывался рядом и делал то, что положено.
