Арман Давлетяров - История московского Чингисхана. Цена успеха в деньгах, любви и одиночестве
Молитва, которую читаешь перед хаджем, гласит: «Я предстал пред Тобой, О, мой Господь! Вот я перед Тобой! Поистине хвала Тебе, все блага и вся власть принадлежат Тебе. И нет наряду с Тобой соучастника во всем этом!» И тот, кто приезжает на хадж, должен быть заранее готов к тому, что его жизнь может окончиться.
Таким образом, я приехал к Мурату в ресторан и, когда гости уселись за стол, я поднялся, взял стакан с соком и произнес, опередив тамаду:
– Пока не начался этот праздник, разрешите произнести тост.
Гости одобрительно загудели.
– Мурат, – сказал я. – Не хочу вспоминать о том, что было в прошлом. Тем более обсуждать это. Но то, что я тебя искренне уважаю и люблю – это факт. Я желаю тебе…
Дальше я говорил самые обычные слова – желал счастья, любви, семейного и финансового благополучия. Но то, как я это говорил – не было дежурными фразами. Все это было очень искренне, настолько, что в зале воцарилась полная тишина, пока я произносил эту речь. Мурат меня тоже понял.
Чуть позже, когда он пошел меня провожать, я сказал ему:
– Прости, что не могу остаться сейчас. Я уезжаю и хотел бы попросить у тебя прощения. Прости меня, пожалуйста, если я когда-либо в жизни обидел тебя или сделал что-то плохое…
Мурат немного удивился, затем помолчал и тоже произнес:
– Ты знаешь… Прости меня тоже. Но ты же знаешь, Арман, Бог простит…
Он всегда так говорил и считал, что это правильно. Я пожал Мурату руку, потом мы обнялись, словно братья, впереди у которых долгая разлука. И я пошел прочь. Это был последний раз, когда я видел Мурата живым. Я не знал тогда, что это наша последняя с ним встреча…
* * *Как бы я ни готовился, как ни читал молитвы, ни смотрел фильмы, ни учил правила поведения, но поездка на хадж и то, что там происходило, стало для меня полной неожиданностью, откровением, инсайтом. Все это было настолько величественно, торжественно и возвышенно, что я окончательно понял и принял – Бог действительно существует. Он есть, и он рядом с каждым из нас.
Я знаю, что многие великие ученые, вопреки мнениям, верили в Бога. Среди тех, кто совершил великие открытия и написал великие произведения искусства, не было атеистов. Все они рано или поздно приходили к глубокой вере, и, наверное, в этом есть какой-то смысл. Только вера способна духовно возвысить человека, укрепить его, очистить помыслы, сделать добрее и мудрее. Те правила, что существуют в каждой религии и записаны в священных книгах, по сути, означают одно и то же – будь честен, не иди на поводу у своих страстей, уважай все сущее на Земле, веруй…
Это был переломный момент моей жизни, когда я нашел успокоение, очистился от переживаний, страха, злобы, ревности, обиды. Я понимал, что в жизни есть любовь, доброта, не на уровне слов, а на уровне сердца. Ощущал это душой. Наверное, за последнее время мне пришлось немало пережить – и на хадже я дал волю своим чувствам. Плакал.
Слезы – это то тайное, что мужчина никогда никому не показывает. Даже для него они – словно удар под дых или в область сердца, которое именно в эти моменты упрямо заявляет свое право на существование. Ты вдруг начинаешь остро чувствовать все, что происходит вокруг, слышать запахи и звуки, различать оттенки, это поначалу сбивает тебя с ног, заставляет иначе смотреть на мир, на себя, на людей. Ты входишь в контакт с самим собой и со своими эмоциями. Они могут быть радостными, грустными, возвышенными, а могут приносить колоссальные мучения. Слезы дают облегчение и ощущение того, что ты все еще жив.
Мы пробыли в Мекке и Медине двадцать с лишним дней. Я и жена боялись даже вспоминать о нашем сыне, поскольку сейчас наши души принадлежали только Всевышнему, ему одному. Но супруге было сложнее всего – впервые она оставила малыша, которого кормила грудью, и сейчас ее глаза были полны слез. Мы старались лишний раз не думать о сыне, ибо если ты едешь в хадж, ты должен полностью оставаться с Богом. Вслух мы не говорили о ребенке, чтобы не травмировать друг друга – тем более что волноваться было не о чем, малыш остался под надежным присмотром.
Но все же без происшествий не обошлось… Наш второй будущий сын проявлял себя, задав супруге жару – ее постоянно тошнило, кружилась голова, она чувствовала слабость, а я, глядя на все это, нервничал и просил ее пойти в гостиницу. Жена отшучивалась и мотала головой – нет, мол. Но в один прекрасный момент мне пришлось все же настоять на своем, дело дошло до обморока.
Мы отправились пообедать в середине дня и зашли в небольшое кафе, где я встал в очередь, чтобы взять какую-нибудь еду. И вдруг, обернувшись, я увидел, как она, закатив глаза и беспомощно взмахнув руками, начала плавно падать вместе со стулом назад. Подскочив к ней, я начал осторожно трясти ее, бить по щекам, пытаясь привести в чувство. В этот момент я чувствовал настоящую внутреннюю панику, поскольку я совершенно не знал, как мне себя вести.
Я схватил ее на руки, вынес на свежий воздух, положил на скамейку и продолжил тормошить, не представляя себе, что бы еще предпринять. Наконец, жена приоткрыла глаза:
– Можно мне чаю? Устала… – прошептала она.
– Да-да, конечно! – рванул я скорее обратно в кафе, и когда я вернулся с пиалой, полной ароматного чая, супруга уже сидела на скамейке и немного виновато улыбалась.
– Перетрудились мы, – тихонько сообщил она, имея в виду себя и будущего малыша.
В этот момент я почувствовал настоящее облегчение, поскольку испугался, что жена может попросту умереть от таких нагрузок.
Всю последующую неделю я просил ее чаще отдыхать, хотя молиться мы ходили все-таки вместе. Это был один из самых важных моментов моей семейной жизни – тогда я почувствовал настоящую ответственность за свою семью, жену и детей, которые доверились мне и с которыми я не мог позволить, чтобы случилось что-то плохое.
Хадж очень сблизил нас всех – меня и маму, которую я в последнее время видел довольно редко. Я совершенно по-новому взглянул на свою супругу, почувствовав, что она намного более родной мне человек, нежели я раньше предполагал. Но главное – в моей душе произошли серьезные изменения, которые мне довольно сложно описать словами. Ведь, по-моему, нельзя описать силу своей веры – это можно только прочувствовать, понять, пропустить через себя. Могу сказать, что после хаджа я вернулся абсолютно другим человеком.
Первое впечатление, которым встретила меня Москва, стало ощущение, будто я попал во что-то очень грязное. Духота, смог, суетящиеся и шумящие люди вокруг, мусор на улицах, сальные шуточки и разговоры окружающих. Мне казалось все это каким-то непристойным, неприличным – все мои возвышенные чувства и эмоции подверглись обструкции и жесткой цензуре.
