Герман Раушнинг - Говорит Гитлер. Зверь из бездны
Находясь на переднем крае нашей национальной борьбы, вы являетесь форпостами Германии и даете возможность совершенствовать наше движение и проводить наши боевые операции. На вас возложена роль, которую старшие из вас хорошо помнят по военному времени. Вы — в "секрете". Вы подготавливаете проведение некоторых акций, находясь далеко впереди линии фронта. Каждый из вас должен маскировать собственную подготовку к атаке. Считайте, что ваша война уже началась. Вы живете по законам военного времени. Сегодня вы — важнейшая часть немецкого народа. Вся нация, включая и меня лично, никогда не забудет тех жертв, которые вы принесете ради грядущего Рейха".
Гитлер отлично понимал, о чем думает сейчас большинство молодых людей. Они сияли от воодушевления и впоследствии называли эту гитлеровскую речь событием, определившим всю их дальнейшую жизнь. Затем Гитлер перешел к вопросам тактики. Он сказал, что его ничуть не тревожит борьба между фракциями и группировками. Партия выросла не только во внешней, но и во внутренней борьбе. Глупо осуждать это соперничество. Где есть жизнь — там всегда идет борьба. Гитлер заявил, что считает нежелательным постоянно протежировать одну и ту же фракцию. Должны существовать различия, должна существовать напряженность. Кроме всего прочего, это помогает ввести в заблуждение соответствующие органы и убрать на задний план истинные цели движения. Целесообразно иметь в каждой стране по меньшей мере две немецких фракции.
"Одна из них должна все время призывать к соблюдению законности. Ее дело — общественные и экономические связи. Другая фракция пусть будет радикально-революционной. Вам следует осознать, что мне и моим службам придется зачастую жертвовать вами. Кроме того, у вас не должно остаться ни малейшего сомнения в том, что я не делаю различия между германскими немцами и немцами, имеющими иностранное подданство. И ваша главная задача заключается в том, чтобы воспитать во всех немцах, независимо от их государственной принадлежности, одно убеждение: признательность нации превыше всякой лояльности по отношению к чужому государству. Только таким образом вы сможете выполнить те трудные задачи, которые я ставлю перед вами. Мне все равно, каковы будут средства, которыми вы станете приучать своих товарищей к новой дисциплине. Пусть эти средства не всегда будут добрыми. Для меня главное — чтобы они были эффективными. И пусть тот, кто осмелится вам перечить, знает, что ему нечего больше ждать от Германии, что он навеки потерян для своей родины. И в свое время он получит по заслугам, как предатель нации".
В заключение своей речи Гитлер сказал: "Господа, от вас зависит, достигнем ли мы своих целей относительно легким путем и обойдемся ли мы без кровопролития. Вам предстоит подготовить почву. На востоке и на юго-востоке Германия намерена распространить свою власть далеко за установленные границы. Но и на тех, кто живет за морями, мы возлагаем те же самые обязанности. Забудьте все, чему вас учили раньше. Мы не хотим равноправия с другими нациями, мы хотим господства. Мы не занимаемся защитой национальных меньшинств и прочими выморочными выдумками бесплодных демократов. Если Германия будет великой и победоносной, никто не решится косо смотреть на немцев, где бы они ни находились. Ваш долг — завоевать Германии эту господствующую роль во всемирном масштабе. Тогда и вы станете господами, безо всяких параграфов и пактов. Следующей вашей задачей будет опекать эти порабощенные страны от имени всего немецкого народа. Я поручу вам править странами и народами, которые сегодня угнетают и преследуют вас. Раздробленность и многовековое бессилие немецкого государства вынуждали миллионы лучших сынов немецкого народа нести свою культуру иным народам; это было нашей бедой, но теперь мы гордимся этим. Как евреи, рассеянные по лицу земли, сумели затем воцариться повсюду и до сих пор правят всем миром — так и мы, воистину избранный народ, рассеянный ныне палицу земному, станем повелевать повсюду, станем хозяевами Земли!"
Это было напряженное время. Приближалось 30-е июня, Варфоломеевская ночь немецкого народа. Вскоре после описываемых событий я, возмущенный бессмысленностью и преступностью услышанного, использовал свою встречу с одним знакомым, отправлявшимся за границу в качестве официального представителя Рейха, чтобы побеседовать с ним о последствиях подобной политики. Мы несколько часов прогуливались по Тиргартену, обсуждая средства, которые позволили бы немецкому народу избежать подобной авантюры.
Прошло немного времени, и я попал под подозрение партийного руководства. Мне позвонил адъютант из бюро Гесса и в резкой форме предупредил меня, чтобы я больше не занимался проблемами зарубежных немцев, в особенности польских. Вскоре после этого, нарушив тайну переписки, в партийные органы передали поздравительную телеграмму, которую я отправил бывшему канцлеру фон Папену по случаю его знаменитой Марбургской речи. Речи, которая казалась манифестом антигитлеровской революции, которая вызвала вздох облегчения у всех, кто видел, куда ведет нас Гитлер. В то время Папен еще был нашей надеждой. Впрочем, я еще вернусь к этой теме.
Впоследствии я имел случай еще раз высказаться о проблеме зарубежных немцев. Это было незадолго до моего выхода из партии, осенью того же года. Собрание представителей немецкой диаспоры, завершив свою работу, отправилось на экскурсию в Данциг. Многие из них посетили меня. Мне пришлось выступить перед ними с речью. В ней я прямо отверг заявление Гитлера о том, что вне Германии возможен только особый национал-социализм, приспособленный к положению зарубежных немцев. Я говорил о надежде на "очищение" национал-социализма. И меня услышали.
Берлинское руководство тут же занесло меня в черный список. Даже самые старые и заслуженные представители немецкой диаспоры капитулировали перед Гитлером. Теперь они соревновались с молодыми за звание особо прилежных национал-социалистов.
Впрочем, мне еще один раз довелось ходатайствовать за зарубежных немцев — по крайней мере, за восточно-европейских. Это случилось, когда я возвратился из Женевы, где Бек, польский министр иностранных дел, публично объявил договор о защите немецкого национального меньшинства ошибкой, которая дорого обошлась Польше. Ибо никто иной как Клемансо писал Падеревскому, первому президенту Польши, будто закон о защите меньшинств — неотъемлемая часть мирного договора и основная предпосылка восстановления Польши в ее новых границах. В то время я беседовал с фон Нейратом, министром иностранных дел Германии. Я указал на то, что события приобретают опасный оборот. Они развиваются в очень невыгодном для нас направлении. Они отбрасывают нас назад. Нейрат, знавший все это лучше меня, тем не менее, не согласился со мной. Беседа с Нейратом показала мне, что он считает целесообразным отложить в сторону все устаревшие правовые нормы и соглашения, чтобы подготовиться к решающей схватке за власть. Он сказал, что все эти договоры не дают немецким меньшинствам никаких реальных прав. Он сам, всего лишь дважды побеседовав с Беком, добился для немцев большего, чем мог добиться за все время своей работы в Совете Лиги Наций. Я возразил, что мне все еще представляется ценным формирование новой правовой основы германско-польских отношений, пусть такой путь и не чреват немедленными успехами. Я спросил, не собирается ли Германия возвращаться в Лигу Наций, и если да, то как скоро. " Ну, этого дня еще ждать и ждать", — рассмеялся Нейрат.
