Карл VII. Жизнь и политика (ЛП) - Контамин Филипп
Карл VII, который, как мы видели, внимательно следил за ситуацией, должен был знать о предпринятом орлеанцами шаге, но крайне сомнительно, что он его одобрял, поскольку такой поступок при аналогичных обстоятельствах мог быть повторен и другими принцами. Если герцог Орлеанский каким-то образом сумел отвертеться от войны, почему то же самое не могут сделать дома Анжу, Бурбонов или даже графы Фуа и Арманьяк? Другими словами, война Франции против Англии была бы тогда сведена к конкретному конфликту короля с его "противником из Англии".
Орлеанское посольство можно объяснить явным унынием и понятным страхом защитников, и это означало, что до середины апреля осажденный город все еще ничего не ожидал от возможного появления Жанны д'Арк. Если верить показаниям Жана де Дюнуа на реабилитационном процессе, то, добравшись до Луары в Жьене и вступив на подконтрольную Карлу VII территорию (около 20 февраля 1429 года), Жанна, понемногу стала раскрывать цель своей миссии. Так, до Дюнуа (тогда еще Орлеанского бастарда), находившегося в Орлеане в качестве генерал-лейтенанта короля, дошли вести или слухи о том, что через Жьен проехала некая молодая девушка, известная в народе как Дева, утверждавшая, что хочет добраться до благородного Дофина, чтобы снять осаду Орлеана и привести упомянутого Дофина в Реймс. Чтобы получить более полную информацию, бастард немедленно послал Раймона де Вийара, сенешаля Бокера и Нима, и Жаме де Тилле, тогдашнего капитана Блуа, в Шинон [245]. Вернувшись в Орлеан оба объявили всем, что видели и слышали Деву в Шиноне.
Означает ли это, что Буржский король после поражения в Битве селедок больше ничего не пытался предпринять? Чтобы попытаться выяснить это можно проанализировать фрагментов счетов генерального приемщика доходов Гийома Шаррье и, более или менее точные, копии тринадцатого и последнего счета мэтра Эмона Рагье, королевского военного казначея, с 1 марта 1425 года по 30 декабря 1433 года, пробывшего на этой должности восемь лет и семь месяцев. Этот счет был представлен в парижскую Счетную палату в 1442 году Антуаном Рагье, сыном Эмона, который, как и его отец, стал военным казначеем и под началом которого служили два его брата, Шарль и Луи. Короче говоря, это была запоздалая регуляризация, сделанная с помощью сохранившихся счетов. Поэтому не стоит ожидать от этого документа слишком многого.
Расходы, которые нас интересуют, включены в счет под общим названием: "Факт оказания помощи городу Орлеану против англичан". Не считая сумм, уплаченных солдатам в городе, следует отметить, что в марте 1429 года Жан де Рошешуар, сеньор де Мортемар, был послан в Ла-Рошель, чтобы забрать 2.000 турских ливров с монетного двора этого города. Монетный двор Ла-Рошели был не единственным, куда обращались за деньгами, так в конце того же месяца деньги, полученные в Пуатье двумя финансистами Карла VII, "Мартиньи и Бишеттом", были уплачены определенному числу военачальников, чтобы "покрыть их расходы, которые они согласились понести, чтобы перевезти припасы, провизию и другие вещи", отправленные королем в его город Орлеан. Это хоть и косвенные, но все же доказательства того, что кроль про Орлеан не "забыл". Но в течение апреля все меняется. В своих письмах, составленных в Шиноне 27 числа того же месяца, Карл VII приказал выплатить 3.430 турских ливров 10 турских су капитанам и военачальникам, которым он приказал "нанять побольше людей, насколько это можно было сделать" в свои роты, чтобы хотя бы частично покрыть убыль, которую они понесли с тех пор "как оставили свои гарнизоны и прибыли в Монс". Жилю де Ре, одному из упомянутых капитанов, было поручено "доставить как можно большее количество продовольствия и снаряжения для снабжения жителей" Орлеана. В следующем списке на выплату денег первым назван Жиль де Ре, за ним следуют восемь капитанов и столько же рот. В общей сложности 212 латников и 238 стрелков. Далее упоминается о второй поставке припасов "в город Орлеан для его поддержания и укрепления", которую осуществили восемь рот, получившие за это 900 турских ливров из расчета 4 турских ливра на латника и 2 турских ливра на стрелка. И того в этой операции участвовало 150 латников и 150 стрелков.
По-видимому, Жиль де Ре, являлся ответственным за поставки в Орлеан, какими бы они ни были скромными. Тут стоит отметить акт от 8 апреля 1429 года, изданный в Шиноне, которым в знак признания "великих услуг", оказанных Жилем де Ре "уважаемому и могущественному господину Жоржу, сеньору де Ла Тремую, Сюлли и Краон" было обещано обещано покровительство во всех его делах "до смерти и на всю жизнь" против всех других сеньоров "без исключения" (и против герцога Бретонского и Иоланды Арагонской) [246]. Таким образом за Жилем де Ре явно стоял Жорж де Ла Тремуй.
Другие источники отмечают, что в этой операции по снабжению Орлеана, помимо Жиля де Ре, участвовали Амбруаз де Лоре, архиепископ Реймса, в данных обстоятельствах выступавший как военачальник, Рауль де Гокур, маршал Сен-Север и адмирал Кюлан. Таким образом, можно признать, что с начала апреля что-то готовилось, тем более что дипломатическая миссия, возглавляемая Потоном де Сентраем, потерпела неудачу и теперь можно было опасаться самого худшего.
С того момента, когда в середине апреля или чуть раньше король и его Совет решили позволить Деве попытать счастья и явить знак божественного благоволения под Орлеаном, оставался вопрос, как это осуществить. Была ли она просто набожной девушкой, способной вдохновить воинов своими молитвами и поддержкой, как когда-то это сделали капелланы Филиппа Августа в битве при Бувине (1214) или Генриха V в битве при Азенкуре (1415), как поступила пророчица Дебора в Ветхом Завете? Конечно, для Жанны такая роль явно не подходила. Воины во главе с ней должны были сражаться за победу ниспосланную Богом. Ей нужны были доспехи, лошади и пажи, хотя бы в небольшом количестве. Она хотела действовать как полководец, без прямой помощи ангелов, без того, чтобы Бог чудесным образом обрушил английские бастиды, как стены Иерихона. И все, что Жанна хотела, она от короля получила: доспехи, лошадей, нескольких боевых слуг (включая ее братьев Пьера и Жана, которые приехали из Домреми) и даже два штандарта (один большой и один малый). Жанна стала не просто "человеком при оружии", а командиром роты, капитаном и заняла свое место в военной иерархии, в то время чисто дворянской. Она сама, во имя Бога, выбрала цвет и символы своих штандартов: белый цвет, символ чистоты, но также один из цветов французской королевской власти (наряду с лазурью и золотом герба и алым цветом орифламмы), и, несомненно, флер-де-лис. В некотором смысле, Жанна хотела предстать "знаменосцем" Царя Небесного, а не короля Франции.
Но для всего этого требовались деньги. Поэтому Жанне предоставили финансиста (которому также заказали доспехи для участия в кампании), официально отвечавшего за управление ее расходами и поступлениями: им стал некий Мателен Рауль, который был не только управляющим ее двором (оставим этот термин), но и секретарем. Известно, что он получал на эти цели различные суммы, которые нельзя назвать ничтожными, и за которые он отчитывался финансистам короля, несколькими частями, вплоть до сентября 1429 года.
Политическая теология Жанны
Гораздо более удивительным является тот факт, что Жанна д'Арк решила, по собственной инициативе (как показал на реабилитационном процессе Гобер Тибо), лично диктовать и отправлять письма с вызовом своим противникам, а именно королю Англии, герцогу Бедфорду (так называемому регенту королевства Франции), и трем его лейтенантам, осаждавшим Орлеан, Уильяму де Ла Полю, графу Саффолку, Джону Толботу и Томасу Скейлзу. Во имя Бога, Иисуса и Марии она предлагала им уйти с миром или подвергнуться сокрушительному удару. Эти письма датированы 22 марта, но, возможно, они были отправлены в окончательном виде только 25 апреля, когда Жанна находилась в Блуа и ее отъезд в Орлеан был делом решенным.
