Константин Поливанов - Пастернак и современники. Биография. Диалоги. Параллели. Прочтения
Мило, не правда ли? Непонятно, почему Гумилев так раздражается? А Гумилев действительно раздражается. Он тоже смотрит на ее стихи как на причуду “жены поэта”. И причуда эта ему не по вкусу. Когда их хвалят – насмешливо улыбается. – Вам нравится? – Очень рад. Моя жена и по канве прелестно вышивает».
Однако нам представляется, что в этом фрагменте Иванова можно усмотреть не столько сознательную и явную ложь, как настаивала Ахматова, сколько намек на некоторую «домашнюю» шутку круга петербургских литераторов, которая по каким-то причинам в последующие годы была Ахматовой неприятна и не вписывалась в ее легенду о 1910-х годах, которую она тщательно на протяжении десятилетий формировала, вписывая в нее и определенным образом оформленный собственный образ.
Основание к такому подозрению, как кажется, дает одно стихотворение Федора Сологуба, текст которого мы рассмотрим. Однако сперва – несколько слов об истории личных и литературных отношений Ахматовой и Сологуба.
Большая часть сохранившихся документов, на основе которых можно реконструировать характер их отношений, проанализирована в работе А. В. Лаврова и Р. Д. Тименчика «Материалы А. А. Ахматовой в рукописном отделе Пушкинского Дома». Личное знакомство поэтов датируется декабрем 1910 года, на протяжении последующих лет они, похоже, неизменно относились друг к другу со взаимной симпатией и уважением. В 1915 году Ахматова способствовала примирению старшего поэта с Гумилевым и Мандельштамом после какой-то ссоры. Сохранились их стихотворные дарственные надписи на книгах, письма, записки и т. д.
Уже один из первых рецензентов ахматовского «Вечера» – Василий Гиппиус отмечал влияние Сологуба в ее стихах. Очевидным примером такого влияния может быть сравнение стихотворения Ахматовой «Рыбак» («Руки голы выше локтя…») о девочке, продающей камсу и страдающей от любви к рыбаку, чьи
…Щеки бледны, руки слабы,
Истомленный взор глубок,
Ноги ей щекочут крабы,
Выползая на песок…
и стихотворения Сологуба 1895 года, также написанного четырехстопным хореем, и к тому же от лица женщины:
Хорошо бы стать рыбачкой,
Смелой, сильной и простой,
С необутыми ногами,
С непокрытой головой.
Чтоб в ладье меня качала б
Говорливая волна,
И в глаза мои глядели б
Небо, звезды и луна.
На прибрежные каменья
Выходила б я боса,
И по ветру черным флагом
Развевалась бы коса.
Сологубовское стихотворение, которое я предлагаю рассмотреть, также написано от женского лица и носит сугубо пародийный характер. Сам Сологуб не включал его в сборники своих стихотворений, и его единственная прижизненная публикация – в коллективном сборнике «Думы и песни: сборник новых песен» (М., 1911), который был составлен женой Сологуба – Анастасией Чеботаревской. В издании большой серии «Библиотеки поэта» это стихотворение датируется предположительно 1911 годом.
Коля, Коля, ты за что ж
Разлюбил меня, желанный?
Отчего ты не придешь
Посидеть с твоею Анной?
На меня и не глядишь,
Словно скрыта я в тумане.
Знаю, милый, ты спешишь
На свидание к Татьяне.
Ах, напрасно я люблю,
Погибаю от злодеек.
Я эссенции куплю —
Склянку на десять копеек.
Ядом кишки обожгу,
Буду громко выть от боли.
Жить уж больше не могу
Я без миленького Коли.
Но сначала наряжусь
И с эссенцией в кармане
На трамвае прокачусь
И явлюсь к портнихе Тане.
Злости я не утаю,
Уж потешусь я сегодня,
Вам всю правду отпою,
И разлучница, и сводня.
Но не бойтесь – красоты
Ваших масок не нарушу,
Не плесну я кислоты
Ни на Таню, ни на Грушу.
«Бог с тобой, – скажу в слезах,
Утешайся грамотейка!
При цепочке, при часах,
А такая же ведь швейка!»
Говорят, что я проста,
На письме не ставлю точек.
Все ж, мой милый, для креста
Принеси ты мне веночек.
Не кручинься и, обняв
Талью новой, умной милой,
С нею в кинематограф
Ты иди с моей могилы.
По дороге ей купи
В лавке плитку шоколада,
Мне же молви: «Нюта, спи!
Ничего тебе не надо.
Ты эссенции взяла
Склянку на десять копеек
И в мученьях умерла,
Погибая от злодеек».
Сологуб в этом стихотворении использует заведомо «сниженный», «бытовой», «жестокий» любовный сюжет – сообщениями об отравлениях, о женщинах, обливавших кислотой соперниц, были полны сводки происшествий в столичных газетах начала века. Это в сочетании с частушечным ритмом четырехстопного хорея и всей стилистикой текста, на первый взгляд, напоминает фельетонную поэзию П. Потемкина или сатириконовцев – «ядом кишки обожгу», «громко выть от боли» и т. д. Однако строчки «говорят, что я проста» или «не бойтесь, красоты ваших масок не нарушу» мы уже без труда можем представить и в стихах ранней Ахматовой, в сюжетах которых постоянно можно встретить и несчастную любовь, и страдающую от измены героиню, которая уходит из жизни, благородно освобождая место счастливой сопернице. Имена сологубовских героев – Коля и Анна (Нюта) как будто нарочно совпадают с именами Ахматовой и ее мужа – Николая Гумилева. Характеристика «проста, на письме не ставлю точек» напрашивается на сопоставление с ахматовским пожизненным неумением правильно расставлять знаки препинания, из-за чего с 1910-х и до 1960-х годов корректуры ее стихов всегда вычитывали друзья – М. Лозинский, Л. Гинзбург, Л. Чуковская. Наконец, профессия героини – «швейка» позволяет вспомнить и ивановское воспоминание о Гумилеве, говорившем, что жена его «и по канве прелестно вышивает».
Итак, попробуем выстроить предположительную историю создания Сологубом стихотворения и ахматовской реакции на него. Старший поэт, знавший к 1911 году несколько ранних стихов своей младшей современницы, пишет опознаваемую адресатом пародию. Ахматова воспринимает «литературную шутку» мэтра как поощрение и продолжает эксплуатировать в своих новых стихах сюжеты, послужившие предметом пародирования. Соответственно и посвященные в историю этой поэтической шутки могли воспринимать после этого все новые ахматовские строки о «соперницах», «гибели», «несчастной любви» и «жестоком изменнике» не столько в патетическом, сколько в ироническом ключе[147].
Паралелли
«Хор» Бориса Пастернака. Опыт комментария
Хор
Ю. Анисимову
Жду, скоро ли с лесов дитя,
Вершиной в снежном хоре,
Падет, главою очертя,
В пучину ораторий.
(Вариант темы)
Уступами восходит хор,
Хребтами канделябр:
Сначала – дол, потом – простор,
За всем – слепой октябрь.
Сперва – плетень, над ним – леса,
За всем – скрипучий блок.
Рассветно строясь, голоса
Уходят в потолок.
Сначала – рань, сначала рябь,
Сначала – сеть сорок,
Потом – в туман, понтоном в хлябь,
Возводится восток.
Сперва – жжешь вдоволь жирандоль,
Потом – сгорает зря;
За всем – на сотни стогн оттоль
Разгулы октября.
Но будут певчие молчать,
Как станет звать дитя.
Сорвется хоровая рать,
Главою очертя.
О, разве сам я не таков,
Не внятно одинок?
И разве хоры городов
Не певчими у ног?
Когда, оглядываясь вспять,
Дворцы мне стих сдадут,
Не мне ль тогда по ним ступать
Стопами самогуд?
Первая книга стихов Бориса Пастернака – «Близнец в тучах», изданная в декабре 1913 года, до сих пор достаточно редко привлекала к себе внимание исследователей истории русской поэзии и даже специалистов по творчеству Пастернака. Несмотря на то что связь ранней лирики Пастернака с современной ему поэзией отмечалась и в критике, и в литературоведческих работах, никто почти не пытался предложить интерпретации его стихотворных текстов, опираясь на реминисценции с поэзией А. Белого, К. Бальмонта, Вяч. Иванова и других «влиятельных» авторов 1900-1910-х годов.
