Оливер Харрис - Письма Уильяма Берроуза
Через несколько дней сплавлюсь вниз по реке, наведаюсь в гости к другому шаману — у него в округе отличная репутация. Отсутствовать буду недели две, не больше. Надо испытать настоящий приход, выяснить, на что похоже.
Меня достало притворяться добреньким и послушным, достала полиция, достали военные, священники и — мать их три раза за ногу через забор! — протестантские миссионеры, губернаторы и мелкопоместное дворянство. В Мехико хочу, в Мехико! И в Нью-Йорк. В Нью-Йорк даже лучше, скоро приеду.
Следующая экспедиция — к племени индейцев, поживу среди них и свалю наконец! Само собой, прихвачу яхе, но голубых духов не обещаю. Для отвара нужна свежая лоза и прочие листья по рецепту. Экстракт духов не содержит. Привезу и растение, и экстракт.
Люблю, Билл
P.S. У меня глисты. Пиздец, одним словом.
АЛЛЕНУ ГИНЗБЕРГУ
[Лима
Начало июля 1953 г.]
Дорогой Аллен!
В блокноте у меня куча заметок — месиво жуткое, написано в спешке. Хочу все перепечатать, а блокнот выбросить.
Заметки идут без порядка. Эсмеральдас
Самый ужасный из богом забытых тропических городков. Здесь жарко и грязно. Повстречался мне турок, никак не отвяжется — продает-покупает. Пытался обуть меня, и я битый час прособачился с гадом. Я уплыл из города на грязном корабле, куда посадил меня грек-экспедитор — босой, в засаленной шелковой рубашке. Отплыл корабль на семь часов позже. В порту Манты какой-то бомжара в свитере принялся копаться у меня в чемодане. «Оборзевший ворюга!» — подумал я и отпихнул его. Оказалось, это был инспектор местной таможни.
«Ла Азия», китайский ресторан в Гуаякуиле, похож на ордель образца 1890 года. Притон для курильщиков опиума. Пол изъеден термитами, фонарики с кисточками засалены, балкон из тикового дерева прогнил насквозь.
Мокоа
Губернатор уверен, что под городом — нефтяной бассейн радиусом в восемьдесят миль. Готовится, типа у него скоро начнут строить железнодорожный вокзал и аэропорт. На самом же деле область давно загибается: добыча и продажа каучука резко сократились, посадки какао загублены гнилью; земля бедна и не родит. Просто у губернатора типичная для руководителей маленьких городков психофрения. С жиру бесится. Эдак и мне начнет мерещиться, будто сочные мальчики сами пробираются ко мне в дом: роют подкопы, протискиваются в щели. Администрация маленьких городов, похоже, не способна смотреть фактам в лицо. Я пару раз надрался и проорал кому-то: «Нету здесь нефти! Техасцы вас кинули, не вернутся! И сам я не их человек, не ищу нефти!» (Местные, кстати, еще заподозрили во мне представителя [фармацевтической компании] «Скуибб». Приготовились к буму яхе.) «Послушайте, док Шульц разговаривал с геологами, и они сказали: тут нефти нет. Понимаете?» — распинался я перед ними. Меня не слушали, просто не верили.
Тинго-Мария
Комфортный, добротный отель, будто на горном курорте. Здесь прохладно, джунгли растут высоко. Во время ужина случился приступ страха застоя. Чувство пребывания в одном месте, в одной точке пространства и отсутствия движения невыносимы. Они преследуют меня по всей Южной Америке, и мне вспоминаются места вроде Пуэрто-Ассиса, Пуэрто-Умбриа, Мокоа, что б его так, Эсмеральдас, Манта… Не дай боже вернуться хоть в одно из них. Особенно в Путумайо.
В отеле остановилась кучка богатых перуанцев. Орут и орут, горлопаны. Особенно один, то и дело выкрикивает: «Сеньор Пинто!» Шуткуют латиносы. Если кто-то укажет на пса и закричит «собака», все тут же хохочут. Что взять с придурков?..
Поболтал со слегка шизанутой школьной училкой — она жевала с раскрытым ртом. Пока я был в Тинго-Мария, туда приезжал президент. То же случилось и в Колумбии. Достало. К девяти часам не подали ужина, и я устроил горничной сцену, потом целую милю протопал в город, подхарчился в какой-то забегаловке и вернулся обратно в гостиницу.
В Пукальпе пересекся с офицером флота, коммивояжером, продающим мебель, и старым немцем, который выращивает африканские масличные пальмы. Это новый бзик среди бизнесменов, и многие планируют на нем подняться. Неудачники. Вся страна в пролете: каучуковая промышленность погибает, какао тоже, «Барбаско» (инсектицид) провалился, так что и пальмы башлей не дадут. Старик немец беспрестанно трындел про какое-то золото, зарытое по дороге в Арикипу. Сорок тонн золота. Я поначалу решил, будто он жулик, потом понял: старик умом тронулся, как и все здесь. Карта ему досталась от одного мудака, которого он якобы вылечил от падучей — в судорожном приступе благодарности доходяга и задарил немцу карту. Немец в компании саперов отыскал нужное место, но все умерли, и сокровище одному вывезти не получилось. Типа проклятие помешало. Немчура все перепечатывал сведения о мнимом сокровище и полоскал мне мозг за каждой трапезой.
Последние пять дней в Пукальпе превратились в натуральный кошмар. Хотел свалить оттуда, но пошли дожди, и дороги сделались непригодными. Все, кого я;видел, словно бы разбирались на составные части: в морском офицере вскрылся не слишком разборчивый гомосек, за каким-то бананом трахнувший официанта. В торговце мебелью раскрылась мечта уйти в кокаиновый бизнес, разбогатеть и купить себе «кадиллак». Господи боже, ну почему люди думают, будто теневой бизнес махом решит проблемы с деньгами?! Любой бизнес — теневой ли, законный — напрягаться заставляет всегда одинаково.
Меня сводили с ума их плоские испанские шуточки и глупейшая трепотня. Я чувствовал себя, будто Руфь посреди чужого поля [203]. Когда же мне сказали, что английская литература бедна, а литература американская не существует вовсе, я ответил, дескать, испанской литературе вообще место в нужнике. Меня трясло от гнева, и только тогда стало ясно, как сильно изводит меня это место.
Познакомился с одним датчанином, и на двоих мы сообразили порцию яхе. Датчанина моментально вырвало, и впредь он старался меня избегать. Решил, что я хочу его травануть, и спасла его исключительно быстрая реакция нордических потрохов. Ненавижу датчан, все они скучны до мозга костей. Мыслят чисто практично.
На автобусе вернулся в Тинго-Мария, где напился в хлам, и в постель меня укладывал помощник водилы грузовика. На два дня я завис в Гуанако, в этой клоаке. Бродил по округе, фотографировал, пытался добраться до сухих голых гор. Смотрел, как ветер колышет ветви белых пыльных тополей, бродил по паркам, где стоят одинокие статуи генералов и купидонов, а индейцы лежат себе на земле и не делают ни хрена в типичной южноамериканской манере, жуют листья коки (правительство продает их в подконтрольных аптеках). В пять часов я зашел в китайский ресторан и выпил там, пока хозяин, ковыряясь в зубах, просматривал счета. С виду нормальный мужик, не ждущий много от жизни. Но мне показалось, что он законченный джанки; китаезы — загадка, все они по натуре своей наркоманы. В помещение вошел лунатик и принялся нести какую-то хрень. Показал мне надпись у себя на спине — «семнадцать миллионов баксов» — и отправился донимать хозяина заведения. Тот сидел себе, ковыряясь во рту, и смотрел на лунатика равнодушно: ни презрения во взгляде, ни смеха, ни сострадания — ковыряет себе зубочисткой во рту, периодически разглядывая добычу.
