Юрий Нефедов - Поздняя повесть о ранней юности
В 1974 году в Подольский архив на несколько месяцев был командирован сотрудник нашего института Василий Павлович Шевелев, фронтовик, начальник штаба стрелкового полка, с задачей отыскать там следы сотрудников, которые затерялись в период войны. Я попросил его, если будет возможность, помочь мне в розыске майора, но безрезультатно: на тот момент подавляющее большинство документов периода войны оставались закрытыми и работать с ними можно было только в присутствии и при участии работников архива, которых, как всегда, не хватало.
В тот вечер 25 октября 1944 года нас, команду из 50 человек, привели строем в расположение 25-го учебного стрелкового полка, постригли, помыли в бане и переодели в военную, изрядно поношенную форму с ботинками и обмотками, которые здесь же в бане научил наматывать сержант, принявший нас по списку. Затем он привел нас в казарму и объявил, что мы все зачислены во 2-ю пулеметную роту и утром, познакомившись с командиром, будем расписаны по отделениям и пулеметным расчетам.
В казарме были двухъярусные огромные нары, где нам предстояло спать, а напротив — пирамида с винтовками и стеллажи с пулеметами «максим», на которые мы смотрели завороженно, конечно же представляя себя уже удалыми пулеметчиками, каких мы насмотрелись в кинофильмах.
Роту сформировали в 150 человек: 3 взвода по 50 человек — 48 солдат и два сержанта. В нашем взводе командиром был сержант Сергеев, а его помощником — ефрейтор по фамилии Сыч, что полностью соответствовало его характеру. Командир роты — старший лейтенант Михайлов, выдержанный, никогда не повышающий голос, улыбчивый и добрый, из фронтовиков. Был в роте еще один офицер, лейтенант, инструктор по пулеметному делу, которого мы видели редко, только при изучении пулемета.
Наш взвод состоял целиком из той команды, в которую нас зачислили в военкомате. Все ребята были молодые, окончившие ускоренное ПТУ и работавшие на судостроительном заводе им. 61 Коммунара, а затем разбронированные, когда на завод стали поступать демобилизованные по ранениям или отозванные с фронта кадровые рабочие-судостроители. Остальные два взвода состояли почти полностью из солдат-фронтовиков, попавших в учебный полк из госпиталей.
Наш пулеметный расчет состоял из Бориса — 1-й номер, меня — 2-й номер, Жоры Стрижевского — 3-й номер, и еще двух солдат, фамилии которых не помню. Сам пулемет системы «максим» в собранном виде весил 63 кг; тело (ствол с механизмом) — 22 кг; станок с колесами — 32 кг; щит — 9 кг. Кроме пулемета — 5 коробок с брезентовыми пулеметными лентами по 250 патронов в каждой и в дополнение ко всему 5-литровая фляга с охлаждающей жидкостью.
Военная учеба началась с курса молодого бойца: один день занимались строевой подготовкой, а затем вся неделя — в поле, на тактических занятиях. В поле выходили с винтовками, в вещевой мешок клали груз в 5 кг, в сумки для гранат — 2 металлических болванки, малая саперная лопатка и противогаз. Место для тактики было выбрано за селом Вознесеновка, расположенном на правом берегу Южного Буга, куда можно было пройти по длинному понтонному мосту. Почва в Вознесеновке и на прилегающих полях глинистая, а погоды на юге Украины в ноябре дождливые, и нагруженная рота продвигалась как по льду. Если ефрейтор Сыч подавал команду «воздух» или «танки справа», мы лежали в глинистой жиже и целились из винтовок в воображаемого противника, ненавидя и кляня Сыча больше, чем противника настоящего.
В казарме на трех огромных голландках 150 мокрых шинелей за ночь не высыхали, подсыхала только корочка глины, которую можно было соскоблить с сукна ножом. Постепенно пропитавшиеся влагой шинели стали неподъемными.
После обеда был час отдыха, после которого мы расходились по классам или углам казармы и изучали устройство пулемета: тактико-технические данные, разборка и сборка, чистка, правила стрельбы. После этого на тактику стали ходить с пулеметами, катить которые не разрешалось и станок весом 32 кг мне приходилось тащить на себе. Теперь уже хотелось быстрее услыхать команду «воздух» или «противник справа» и хоть немножко отдохнуть в глинистой жиже.
Стреляли боевыми патронами дважды: из винтовки по 3 выстрела каждому и из пулемета по 15 выстрелов только 1 и 2 номеру расчета. Из винтовки по поясной мишени на 100 метров, а из пулемета по двум поясным мишеням, изображавшим пулемет противника, удаленным на 300 метров. Ручные гранаты показали учебные, рассказали устройство, а боевые РГ-42 и Ф-1 только в руках сержанта Сергеева, который и метнул их, мы же осмотрели место взрыва и зоны поражений.
Питание в полку было скорее символическое: на завтрак 2 столовые ложки какой-нибудь каши, пайка в 200 г хлеба и чай; в обед — то же и полмиски мутной горячей жидкости, остро пахнущей американской свиной тушенкой, в которой плавали несколько крупинок пшена или перловки; на ужин — то же, что и на завтрак. При такой физической нагрузке, которую мы испытывали, питания не то, чтобы не хватало, а его как бы не было вовсе. Но была война и были понятны трудности, которые нужно было пережить. Все это понимали и мирились, если бы не раздражающая всех свора красномордых поваров и кухарок. Один раз мне пришлось быть рабочим на кухне в течение суток при дежурном сержанте Сергееве, и я увидел, как мимо солдатского котла продукты уходили в кошелки кухарок.
А выживать было необходимо и солдаты, в первую очередь побывавшие в подобных ситуациях, нашли интересный выход. Вечером перед отбоем несколько человек уходили в туалет с вещмешками и приносили выбранные из мусорного ящика банки из-под свиной тушёнки. К утру изготавливали несколько банок лжетушенки и на маленьких стихийных рынках в Вознесеновке или вблизи расположения продавали или меняли их на хлеб незадачливым торговкам. В качестве наполнителя пустых банок использовали куски рваных обмоток, в которые заворачивали битые кирпичи, обильно смачивая водой для создания характерного хлюпа желейной массы настоящей тушенки. Развальцовка и завальцовка банок осуществлялась специальным приспособлением, изготовленным из предохранительной скобы ручной гранаты.
Менее квалифицированные умельцы пошли иным путём: они собирали в мусорнике стеклянные пол-литровые консервные банки, наливали в них глицериновую жидкость, используемую для охлаждения пулемета, и ставили на холод. Застывшая жидкость была похожа на искусственный мед, сладковата на вкус и все бы шло хорошо, но одну баночку такого меда купила жена командира полка. На следующее утро полк был поднят по тревоге и построен на плацу. Командир полка, далеко не молодой, но хорошо сохранившийся, стройный, в полевых ремнях, со свистком и почему-то со шпорами (поговаривали, что он полковник еще с царских времен) выступил вперед, адъютант подал ему банку, и он рассказал о покупке своей супруги.
