Федор Ошевнев - Чертова дюжина ножей +2 в спину российской армии
— Ну… — запнулась женщина, и ее и без того бледное лицо еще больше побледнело. — Мы же все эти эпизоды уже разбирали. А по поводу недавнего — вообще простая случайность…
— Разбирали, да не до конца, — жестко отпарировал Игорь. — Так что сейчас мой разбор будет. Итоговый…
— Вы… Вы не имеете права, — беспокойно завозражала Ожившая Мумия и даже со стула привстала. — Убедительно прошу в кабинет директора.
— Что я там забыл? — спросил, пожав плечами, капитан.
— Записку отца-бизнесмена посмотреть, где он всех подальше посылает? А вот хватит, допустим, духу с этой отпиской в городской комитет по образованию явиться? Скажем, к Сергею Петровичу — надеюсь, слыхали про такого? Да в нос ему, как моей жене, этой бумажкой ткнуть… Мол, мы руки умыли, а ты, если желаешь, разбирайся. Ну, я этого чиновника очень хорошо знаю. Вы даже не представляете, что он с вами сделает, когда про все узнает…
Кедров намеренно соврал, решив слегка «наехать» на математичку — дабы беседе не мешала.
Под впечатлением сказанного классная руководительница — расчет оказался верен — вернулась на стул и замолчала, зябко поведя тощими плечами.
— Так за что ты недавно ударил мою дочь? — вновь обратился капитан к подростку.
— Я… нечаянно… — пробормотал тот, отводя теперь взгляд в сторону.
— Врешь, и неумно, — спокойно возразил офицер. — Иринку надо было догнать сзади, размахнуться, а уж потом только шарахнуть… что есть силы. И почему-то ты мою дочь, допустим, с Мамоновым не перепутал. Или кишка тонка ему по башке врезать?
Длинноволосый затравленно молчал.
— Сумка у тебя в руках на перемене тоже «нечаянно» оказалась? Лягушку в портфель опять «по случаю» запихнул? Шпыняешь постоянно — все «невзначай»? За волосы в субботу кто дергал? На свитер кто плевал?
Незаметно для себя Кедров распалился и последние обличения выкрикивал — как команды на строевом плацу. Подросток от хлестких слов, будто от пощечин, стал вздрагивать и съежился.
— Как вы смеете? — подала голос Ожившая Мумия. — Он же ребенок!
— Смею! — рявкнул офицер. — Я на войне, под пулями, страну от нелюдей защищал! А сейчас здесь, где не стреляют, родную дочь защищать вынужден! Любимая школа-то ее за подачки продала и предала! Око за око, зуб за зуб! Иринка, делай как договорились! Ну! — И, увидев, что девочка колеблется, вскочил на ноги — крупный, страшный в гневе — и отчеканил: — Бей! Бей, иначе всю жизнь сама битой будешь!
Тресь! — огрела Иринка обидчика своим рюкзачком по голове — сбоку-сзади. Классная руководительница судорожно вцепилась в журнал побелевшими пальцами. Увидев, что женщина уже открыла рот — что-то сказать, — капитан показал ей внушительный волосатый кулак:
— Заткнись! Я твою работу делаю! Или предпочитаешь десяток журналистов? Они падкие на скандалы! Живо вашу показушную школу в дерьмо опустят! А ты — места потом трудоустроиться не найдешь! Директор-то все грехи на себя точно не возьмет, коли жареный петух в темечко… Козлом отпущения будешь ты! Именно ты!
Ожившая Мумия превратилась в застывшую мумию. Игорь же тихо, с ноткой фальшивой ласки, спросил:
— Что ж ты, Лешенька, не радуешься? Ведь вон как ржал, когда Иринке со всей дури врезал и она слезами заливалась! Правда, тебе и сейчас весело? Дочь, а ну, добавь!
Тресь! — вновь опустился рюкзачок на голову обидчика.
— Слабо бьешь — не плачет! Изо всех сил лупи!
Тресь! Тресь! Тресь! — раз за разом ударяла девочка одноклассника, постепенно входя во вкус.
— Передохни… — остановил ее отец. — Ну, Лешенька, ты и туп… Не доходит, что колотить тебя будут, пока не заревешь?
В нестойкой тишине за дверью класса послышалось приглушенное хихиканье. Секундой позже на поясе подростка запищал сотовый, к которому, впрочем, владелец даже не прикоснулся, но, словно дождавшись сигнала, отчаянно заревел, размазывая слезы и сопли по сытому лицу.
— Вы в милиции за свои действия ответите! — пообещала классная руководительница.
— Неужели? А вы — за свое бездействие! На пару с директором! Я ведь не только в комитет по образованию пойду! В прокуратуру тоже! И в Министерство образования подробнейше напишу! Во все российские газеты! В международный суд! Президенту! Отмываться замучаетесь!
Кедров переключился на голосящего сына нового русского.
— Рыдаешь? Что и требовалось доказать! Тот же, кто сейчас подглядывает, по всей школе разнесет, как жидок ты на расправу! Авторитет-то — тю-тю! Но это не все! Дочь, давай!
— О-ой! — взвыл обидчик, когда Иринка что было сил дернула его за разлохматившиеся волосы.
— Стригись короче, — с издевкой посоветовал капитан.
— А теперь — быстро сел! Ну!
Длинноволосый автоматически повиновался и тут же с новым криком взвился со стула, схватившись за ягодицу.
— Вот незадача! — усмехнулся Игорь. — Кно-опочка… Больно? Это тебе только что Иринка подложила…
— Вы!.. вы — садист! — глотала воздух широко открытым ртом Ожившая Мумия, наконец-то разлепившая губы.
— Неужели? А он тогда кто? — почти уткнул плачущему в грудь палец офицер. — Между прочим, сам лично я его не трогал, так? Но вот когда он всячески издевался над Иринкой, вы лично с директором где были? Боялись богатого папочку прогневить?
— Ладно, лягушки у меня нет, — не унимался капитан. — И хоть ты мою мою дочь еще и опплевал — не забыл? — мы на тебя плевать хотели, ан не будем: противно. Но вот сумку ее ты в снегу извозил, книги испортил… Извини, конечно, в апреле на снег недород, а вот лужа под окном имеется. Иринка! Швыряй туда его папку! Тебе мать новые учебники покупала — пускай и его папаша раскошеливается!
С выпученными глазами Ожившая Мумия наблюдала, как самая тихая ее ученица, постоянно подкармливающая ничейных котят и горюющая за любую замерзшую птичку и каждого щенка с перебитой лапкой, радостно выкидывает через форточку пожитки хулиганистого одноклассника и они с брызгами шлепаются в грязноватую воду.
— Мы уходим, — с поклоном пояснил Кедров сыну нового русского, в глазах которого метался животный страх. — Ты же вникай, Леша. Иринка с тобой сделала лишь часть того, что ты с ней вытворял раньше. Расскажешь папе — станешь ябедой. А таких, как ты сам говорил, надо «давить и размазывать по стенке». Тронешь же мою дочь еще раз — еще раз приду я. И уж тогда возьмусь за тебя всерьез, сегодня были только цветочки. Что тут поделаешь, коль учителя-дармоеды ни на что не способны… Ну, разве милостыню из рук твоего отца хапать… Дружков своих — Перегудова, Мокрицкого — тоже просвети.
— Мокрицкий за дверью и подслушивал, — неожиданно подала голос Иринка.
