Осип Осипов - Путь ученого
А вечером он скакал вокруг насупившегося братика и распевал:
Варя пестик утопил,
Его перовником отдули,
Он и плакал и стенал
И хуже стал моченой дули.
Всю вторую половину лета охота стала главным удовольствием Коли. Он завел охотничий журнал и усердно вписывал туда все свои охотничьи приключения. Он был неизменным спутником на охоте Кириллы Антипыча и Вани, потом к ним стал присоединяться молодой паренек Никита. Этот Никита попал в дом при необычных обстоятельствах. Он был крепостным графа Зубова, и тот собирался променять его в другую губернию на английского пойнтера. Никита был в отчаянии. Бывая с поручениями в Орехове, он увидал там молоденькую горничную Анисью; они полюбили друг друга и решили повенчаться. Велико было горе Никиты, когда он узнал о готовящемся обмене. Он бросился за помощью к Егору Ивановичу, и тот действительно выручил его. Он уговорил графа подарить ему Никиту. С тех пор Никита и Анисья зажили в Орехове своим домом. Никита был страстный охотник, мечтал завести гончую и ходить зимой по зайцам. Он скоро стал закадычным приятелем Коли.
На охоту ходили по праздникам и в воскресные дни, все же остальное время мальчики и Машенька много учились. Они стали понемногу говорить по-немецки. Коле языки давались с трудом. Он забывал выученные слова, путал обороты. Лучше обстояло дело с арифметикой, но Коля был с детства рассеян и часто делал ошибки в сложении и вычитании. В то же время он нередко, удивляя учителя, подсказывал Ване решение замысловатой задачи.
В свободное время Коля постоянно что-нибудь мастерил: кораблик, прыгающую лягушку, смешного человечка, который двигает руками и ногами, если его дернуть за нитку, и разные другие штуки. Свои самодельные игрушки он дарил Варе и новому члену семьи — маленькому Володе, появившемуся на свет в начале лета. Коля очень полюбил маленького брата и часто, заменяя няню Арину Михайловну, уносил Володю в сад и укладывал его спать в люльку, повешенную на сук старой липы, а сам садился с книжкой и с неизменным спутником — Фаустом, сторожить его.
* * *Однажды утром Коля вскочил, ослепленный необычным светом: за окном все побелело и сверкало тысячью искр под лучами холодного зимнего солнца. Куда девалась грязь и слякоть так надоевшей долгой, долгой осени! На перилах балкона, на каменных солнечных часах — искрящиеся шапки белого снега. Снегири — как кровь на кусте жасмина. Сквозь зимние рамы доносится веселый гомон ребят на пруду: они с визгом пробуют, выдержит ли их молодой лед.
Вдруг ребята, как спугнутая стая скворцов, поднялись и помчались к деревне: это Анна Николаевна погрозила им из окна своей спальни.
— Вставайте! Вставайте! Зима пришла! — весело кричит Альберт Христианович.
Ваня сонно протирает глаза, а Коля уж разыскал и натянул валенки и, на ходу застегивая крючки полушубка, мчится на крыльцо. Наперегонки с Фаустом он несется по дорожке к рабочей избе, откуда слышатся смех, песни и дробный звук тяпок, — девушки рубят капусту.
Румяная, круглая Марфуша протягивает Коле звонкую, хрустящую кочерыжку. Коля хватает ее на бегу и несется дальше. Вперед! Вперед! Надо посмотреть, какой стал сад в зимнем уборе, потом побежать в поле — поглядеть, нет ли там заячьих следов.
Итак, зима. С вьюгами, березовыми дровами, уютно потрескивающими в печах, снежками, санками, долгими вечерами в жарко натопленной детской.
Эта зима была лютая, снегу нанесло столько, что и не проедешь.
Арина Михайловна рассказывала, что волки подходят по ночам к самой околице. У Кирилла Антипыча они зарезали овцу.
Бедным зайцам волки совсем житья не давали, но все же зайчишки умудрялись глодать кору с молодых яблоневых прививок Егора Ивановича.
Ребята устроили на пруду огромную ледяную гору. Там стон стоял от веселых криков и возни. На чем только не катались: и на лубках, и на подмороженных решетах, а то и на обмерзших собственных нагольных полушубках. Но часто Коле приходилось с завистью поглядывать на ребят сквозь заиндевевшие окна. Анна Николаевна боялась, как бы дети не простудились, и не выпускала их в особо холодные дни из дому. В такие дни спасали книжки, которые привез с собой Репман. «Дон-Кихот», «Робинзон Крузо», «Хижина дяди Тома», сочинения Вальтера Скотта и только что появившиеся в печати романы Диккенса были любимыми книгами мальчиков. Их читали вслух, прочитанное горячо обсуждали, герои становились знакомыми и порой любимыми. Когда прочли «Записки Пикквикского клуба», тут же назвали двух котят Машеньки «мистер Бофин» и «мистер Винас».
В один из зимних праздников приехал живший под Тулой Колин дядя, Яков Николаевич.
Он любил одеваться в бархатную поддевку и шелковую рубашку, носил большие черные усы, за которые его прозвали цыганом. Дядя Яков приезжал к сестре редко. В деревне, особенно зимой, всякий приезд вызывает волнение. К тому же дядя Яков привез с собой какой-то большой ящик, который особенно осторожно выгружали. Дети едва досидели до конца уроков — так им хотелось поскорее бежать в залу послушать, что рассказывает дядя про Париж, где он недавно был, и посмотреть, что находится в таинственном ящике.
Вечером в зале дядя Яков торжественно открыл ящик. В нем оказалась большая шкатулка, которую дядя назвал органом. К ней пристроили ручку, на крышку положили диск с дырками, и вдруг, как только начали вертеть ручку, орган заиграл мелодично и весело популярную немецкую песенку-польку:
Ach, du mein lieber Augustin![5]
Коля был поражен. Вот так штука! Это не чета Машенькиному роялю.
— Ну-ка, племянники, покажите, сколь вы искусны в танцах! — крикнул дядя.
Ваня тут же галантно расшаркался перед Бертой, Альберт Христианович пригласил Машеньку. Польки, экосезы, мазурки — все мог играть орган. Коля, по своей застенчивости, не любил танцевать. Он упросил дядю позволить ему вертеть ручку органа и только весело поглядывал на танцующих.
Общее веселье еще увеличилось, когда дядя, отличный танцор, прошелся по всей зале с Машенькой мазурку. Даже Егор Иванович развеселился — хлопал в ладоши и притопывал в такт своими мягкими козловыми сапожками.
Орган доставил всей молодежи много радости. Беда была в том, что в головенке Коли твердо засела мысль посмотреть, почему играет орган. Однажды он забрался в залу, поднял крышку, замирая от страха, отвернул какой-то винтик, потрогал металлические пластинки и зубчики, повернул ручку… О ужас! Ручка перестала вертеться.
Не помня себя Коля бросился в детскую и, обливаясь слезами, рассказал Альберту Христиановичу о своем несчастье. Горе его было так велико, что Репман даже не стал бранить его, а пошел в залу и, к счастью, живо привел орган в порядок: оказалось, Коля ничего не сломал, а только не так надел ручку.
