Осип Осипов - Путь ученого
Ужин прошел весело.
Коля, сидя около Вани, иногда подталкивал его ногой и шептал:
— Проси же пустить меня на охоту.
Ваня значительно кивал головой и продолжал вежливо беседовать по-французски с Машенькой и Альбертом Христиановичем.
Строгая Анна Николаевна обычно не позволяла детям разговаривать за столом, но сегодня был особый день. Добрый, ласковый Егор Иванович сам вовлекал молодежь в оживленный общий разговор.
Коле не сиделось на месте. Ему не нравилось, как говорит Ваня с учителем. «Важничает», — решил он. Не понравилась ему и Берта с ее бесчисленными оборочками и бантиками, жеманно грассировавшая французские слова, и даже его любимица Машенька на этот раз, как казалось Коле, неестественно смеялась.
От Коли не ускользнуло, что Егор Иванович был как будто озабочен. Анна Николаевна тоже внимательно поглядывала на Егорушку, как она звала мужа.
Наконец ужин закончился, настала решительная минута. Любимец Анны Николаевны — первенец Ваня приложил все свое старание, чтобы добиться согласия отпустить его и Колю с Кириллой Антипычем с вечера на охоту.
Анна Николаевна долго не соглашалась, но наконец, когда Егор Иванович и новый учитель поддержали мальчиков, согласилась и даже велела запрячь лошадь, чтобы отвезти ребят до места охоты.
Пока Анна Николаевна, призвав Кириллу Антипыча, наказывала ему хорошенько смотреть за мальчиками, особенно за Колюшкой, и не затаскать детей по болотам, Ваня и Коля собирались в детской на охоту: туго затягивали ремни на курточках, всовывали брючки в сапоги. На Колю надели ягдташ. Он был несказанно рад и горд, хотя наполненный пирогами и всякой снедью ягдташ был довольно тяжел. Фауст, чуя охоту, визжал и прыгал. Ваня с ружьем, пороховницей и сеткой для дичи выглядел настоящим охотником.
Все вышли на каменное крыльцо провожать мальчиков.
— Не извольте беспокоиться, матушка барыня, — повторял Кирилла, стаскивая свой гречневик и низко кланяясь.
Последние напутствия Анны Николаевны замерли в тихом вечернем воздухе.
* * *Проводив мальчиков, Анна Николаевна еще несколько раз выглянула в окно, чтобы удостовериться, не испортилась ли погода, и успокоилась, только убедившись, что ветра нет, вечер теплый, дождя, видимо, не будет. Когда наконец все в доме затихло, Егор Иванович начал подробно рассказывать Анне Николаевне, что с ним случилось: он уже не состоит инженером строящегося нижегородского шоссе, где он проработал больше четырех лет. Ему пришлось уйти в отставку. Он отказался признать подложные счета, несмотря на требование не только подрядчиков, но и заинтересованного в обмане директора. Взяточничество и лихоимство царили в то время вокруг всякого крупного предприятия. Честному человеку трудно было работать. Егор Иванович не только отказался брать взятки, но еще и высказал откровенно директору свое мнение о недопустимости злоупотреблений при поставке материалов.
Оставаться дольше на службе было невозможно: он подал прошение об отставке, и оно тотчас было удовлетворено. На очередь встал вопрос: как добывать дальше средства для содержания семьи?
Егор Иванович Жуковский в 1832 году окончил Петербургский инженерный корпус путей сообщения. Он был образованным, скромным и честным человеком. В 1840 году он обвенчался с Анной Николаевной Стечкиной. Братья Анны Николаевны выделили в приданое сестре пятнадцать тысяч рублей ассигнациями[2]. Молодые купили на эти деньги во Владимирской губернии[3] скромную усадьбу Орехово. В этой усадьбе родились все дети.
Семья все увеличивалась, жить становилось труднее, имение не приносило никакого дохода.
Поздно за полночь обсуждали Егор Иванович и Анна Николаевна создавшееся положение. Наконец порешили: Егору Ивановичу не поступать вновь на казенную службу, а взяться за устройство у себя молочной фермы и вместе с тем согласиться на неоднократные предложения соседа, графа Зубова, и занять место управляющего его имениями.
Успокоившись насчет своей дальнейшей деятельности, Егор Иванович рассказал подробно все, что знал, о новом учителе мальчиков.
Альберт Христианович Репман только что окончил 1-ю московскую гимназию с золотой медалью. Он родом из Бельгии и, кроме своего родного, французского, прекрасно владеет немецким языком, знает латынь и греческий.
— Он отлично подготовит детей в гимназию, я с ним хорошо познакомился дорогой, — говорил Егор Иванович, прохаживаясь взад и вперед по комнате. — Очень скромный и обязательный молодой человек.
— Дай бог! Дай бог! — вздохнула Анна Николаевна. — Мальчики совсем от рук отбились, целыми днями с деревенскими ребятишками, да еще вот Антипыч все охотой их смущает: одни ружья да собаки на уме.
Допоздна засиделись Егор Иванович и Анна Николаевна. Большая семья — большие заботы…
Мальчики вернулись лишь на другой день вечером, веселые, возбужденные охотничьими приключениями. Эта летняя теплая ночь, напоенная запахом сена, с пахнущей медом медвяной росой, эта первая ночь, проведенная у охотничьего костра, на всю жизнь осталась в памяти Коли. Сделавшись уже великим ученым, он нередко вспоминал, как сидел, закутавшись в старую мамину тальму, и вместе с братом Ваней слушал рассказы Кириллы Антипыча. Чего только не знал Кирилла! Он учил мальчиков распознавать по голосам птиц, знал все их привычки, все звериные норки в лесу, знал свойства разных диковинных трав…
Так и не спали до раннего рассвета.
Охота была блестящая. Ягдташ оказался туго набитым дупелями и бекасами. На реке взяли двух уток. Ваня дал Коле разок выстрелить. Коля, вне себя от восторга, рассказывал потом всем вместе и каждому порознь, как он убил дупеля из-под стойки Фауста.
Машенька решила высушить крылья первого дупеля Коли. Только Егор Иванович покачал головой и сказал:
— И не жалко вам без нужды убивать живые создания?
Для Коли и Вани эти охотничьи трофеи с вяло повисшими долгоносыми головками были не «живыми созданиями», а дичью. Они воображали себя чуть ли не мексиканскими охотниками и, захлебываясь, повествовали о том, что с ними приключилось на охоте. Ваня чуть не увяз в болоте, чуть не потеряли Фауста, встретили цыган; на обратном пути нашли выводок: двенадцать куропаток, но не стреляли, потому что они еще малы. Словом, всего не перечесть.
После обеда у Коли слипались глаза, голова клонилась на стол, и он, засыпая, бормотал:
— Тубо, Фауст… Пиль, Фауст…
Когда утром мальчики, выспавшиеся, веселые, со свежим бронзовым загаром на лицах, вышли на балкон к чаю, Анна Николаевна встретила их словами:
