Владимир Качан - Аплодисменты после…
Скорее всего, эта фотография с моего дня рождения, отмечавшегося в бард-кафе «Гнездо глухаря» в форме концерта и с участием Аркадия
И эта фотография оттуда же. Там с Аркадием и мной сидит любимый нами Валентин Гафт
Курение или что-то ещё привело к онкологии – не знаю. Да, по-моему, об этой клятой, разбушевавшейся онкологии у Аркана вообще никто не знал, до последнего момента. Я случайно узнал в одном санатории, в который прибыл на лечение, а он буквально вчера оттуда уехал. А был тут на очередной процедуре химиотерапии. Потом эти процедуры продолжались уже в Москве. Видно, скрываться в том санатории, потом там же восстанавливаться у него уже не было сил: всё-таки далековато ездить. И никто ничего не знал. Он продолжал выступать, участвовать в моих концертах (ко дню рождения Л. Филатова и других), выпивал, общался, смеялся. Исполнял то, что я у него всё время просил. Потому что восхищался и задумкой, и реализацией. Он перевёл мировую литературную классику в попсу, Левон Оганезов снабдил это такой же специальной музыкой, и Аркан запел. Ну, разумеется, номер был рассчитан всё-таки на мало-мальски образованную публику, которая кое-что в жизни всё-таки читала. Получался своеобразный песенный комикс, краткое попсовое изложение мировой классики. И когда я впервые услышал от него песни «Идиот», «Анна Каренина», «Фауст» и другие, исполняемые к тому же с предельной серьёзностью, – хохотал буквально до слёз, что бывает со мной чрезвычайно редко.
До самого конца он продолжал оставаться тем же Арканом, которого все знали, – без намёка на драму, на финал, на конец жизни. И выпустил крохотную карманную книжечку, маленький, но толстенький такой томик под говорящим названием: «По дороге туда». Без всяких слёз и тоски по поводу уходящей жизни, без типичной для творческих людей меланхолии – нет! – один смех. Джаз в прозе и стихотворных опытах. «Джим-сейшн» с самим собой. Один из самых преданных поклонников джаза, Аркан – осознанно или нет – и в этой, финальной фазе своей жизни выглядел и вёл себя нетипично. Ассоциации тут прямы и однозначны: весёлые похороны в Нью-Орлеане, когда виртуозы джаза за гробом шарашат такие диксиленды, что покойнику впору незамедлительно встать и принять участие в этом похоронном концерте, подчиняясь заводному ритму чёрных музыкантов. Молчать всем! Запрещаю плакать и говорить языком некрологов! В крайнем случае – спокойно, интеллигентно. Редкое и ни в коем случае не бросающееся в глаза мужество и аристократизм.
Но хулиганский, мальчишеский огонёк постоянно тлел в глубине души аристократа Арканова, и время от времени, не в силах больше таиться и сдерживаться, он прорывался наружу ярко и даже нахально. Впрочем, все знают, что талантливая наглость и нахальная импровизация рождают в публике симпатию и одобрение, при условии, конечно, что там действительно присутствует талант, потому что наглость без таланта и обаяния исполнителя не вызывает ничего, кроме досады и жалости. Дерзкие остроты Арканова в адрес уважаемых и популярных людей простительны были лишь потому, что отличались именно талантом и остроумием!
Николай Сличенко даже среди коллег по табору театра «Ромэн» считался первым. Все цыгане, не говоря уже о других народностях, преклонялись перед его летящим голосом. Его любили в те годы и члены Политбюро, и даже сам генсек… Естественно, что его звали на все брежневские домашние торжества, и он ездил и пел им. А что делать? Попробуй-ка откажись! И, узнав об этом, Аркан назвал Сличенко «цыганистый калий».
Как-то в апогее «развитого социализма» друзья Марка Розовского праздновали его, кажется, второе бракосочетание в одном из ресторанных залов гостиницы «Россия». И было это накануне 9 Мая, Дня Победы. В данном случае ресторан был двухэтажный. На верхнем этаже шла свадьба М. Розовского, а внизу, прямо под нами, праздновали 9 Мая офицеры. Всё рядом и неразделённо. Можно было со своего места, посмотрев вниз, увидеть всё там происходящее. У офицеров был весьма обширный стол, в 2–3 раза больше нашего. А ещё у них был баянист. Все внизу были уже изрядно пьяны, особенно баянист. С баяном на груди он принимал очередную рюмку водки и ненадолго засыпал. При этом, как ни странно, баян ему не мешал. Минут через 5-10 он снова оживал и сразу бил по клавишам (или кнопкам) своего инструмента. Мелодии песен военных лет тут же подхватывала вся компания. И патриотический шум наполнял собой всё пространство, в том числе и наш этаж вместе со скромным свадебным столом. Только кто-то встанет и поднимет бокал, намереваясь произнести тёплый душевный тост за счастье новобрачных, как именно в этот момент громоподобно раздавалось «С берёз неслышен, невесом, слетает жёлтый лист» или «Кипучая, могучая, вовек непобедимая»… Не важно – что именно, главное – громко! И вот однажды Арканов, уловив короткую паузу внизу между криком и «Катюшей», встал и произнёс то, за что в то время могли бы и посадить.
– Господа! – тихо и торжественно сказал Арканов. – Сегодня утром красные заняли Воронеж!
Или позорил сборную тогда Чехословакии по хоккею следующим образом: их хоккеистам, вечным соперникам СССР, придумал оскорбительные имена, но фонетически очень схожие с чешскими именами и фамилиями. К примеру, вратарей он наградил фамилиями НЕвзял и ПрОпустил. Кажется, там был Иржи ПрОпустил. А уж нападающий Питер Частны, который доставлял наибольшие хлопоты нашей защите, чем, вероятно, особенно злил болельщика Арканова, удостоился от него чудовищного имени Пидор Гнойны… Остальных не помню, но это и хорошо, так как они были составлены из абсолютно непечатных слов. Аркан – несомненно, хулиган! Прошу прощения за невольную, неуклюжую рифму. Всегда сохраняя внешнюю благородную невозмутимость и создавая у окружающих ложное впечатление, что они имеют дело с идеальным образцом интеллигентности, Аркан обладал тайными золотыми запасами отборного русского мата. Он использовал его только в исключительных случаях, когда матерное слово настолько точно ложилось в цель, что казалось – без него тут, в этой фразе, ну никак невозможно!
Тут напрашивается пример такого рода из собственной биографии, но, естественно, связанный с Арканом, так как он был непосредственным участником того эпизода, о котором пойдёт речь, и в конце его произнесёт слово, подчёркивающее смысл, и потому незаменимое.
Помимо рассказов, миниатюр, пьес у Аркана есть одно произведение крупного формата, повесть, в которой фигурирует один доморощенный поэт, абсолютно беспринципный тип, сочиняющий, как и Васисуалий Лоханкин у Ильфа и Петрова, стихи на любую нужную тему, но всё же специализируется по большей части на теме патриотической. В частности, у него есть совершенно невероятные стихи под названием «Голубь мира». Всё не процитирую, но и того, что помню, достаточно для незабываемого впечатления. Это след, который Арканов навсегда выжег в моём мозгу беспощадным пером своего ехидства и презрения к дуракам, густо населяющим наше литературное пространство. Вот эта «нетленка».
