Эрвин Полле - Четыре жизни. 2. Доцент
В конце моей вузовской карьеры, в весеннюю сессию одна из заочниц поставила на стол экзаменатора большую тарелку с крупной земляникой (дорогая, не сезон). Картинка почти как в нынешнем «Поле чудес» на ТВ, только не Якубович перед студентами. Не знал как повести себя с взяткой (подарком?), чтобы не быть смешным в глазах десятка присутствующих заочников (чёрт его знает, может они сбрасывались, как покупают цветы на стол экзаменатора) и не обидеть. В конечном итоге, после экзамена на кафедре землянику мигом коллективно сожрали.
Кроме лекций любил лабораторные занятия продолжительностью 4–6 часов. Появляются возможности для близкого контакта со студентами (на лекции человек 100, а здесь 12–13 человек). Нередко занятия вёл без лаборанта. Помимо непосредственного выполнения работ много индивидуальных бесед на разные темы: от политики до искусства. Помню, как для разрядки читал студентам вслух отрывки из фактически запрещённых произведений Фазиля Искандера («Начало», «Созвездие Козлотура»). Книга издана небольшим тиражом периферийным издательством, в моём сознании Фазиль Искандер — лучший юморист СССР. Любопытно, когда я поделился своим мнением с абхазским поэтом Терентием Чания (муж моей троюродной сестры Гедвиги), понимания не встретил.
Несколько слов о приёме экзаменов и зачётов. Всегда считал, бесполезно следить, чтобы студент не списывал, только собственную нервную систему расшатаешь. Посмотрю исписанные листки и, если всё правильно, начинаю задавать вопросы вразброс по всему курсу. Неподготовленный студент сразу «плывёт». С точки зрения факультетских методистов (бабушки, всю жизнь проработавшие с первокурсниками и заочниками) это неправильный подход к экзаменам, вопросы надо задавать по теме билета. Я оставался при своём мнении, хотя экзаменационные билеты вынуждено подготовил (до этого задавал вопросы без билетов). Однажды принимал зачёт у ленинского стипендиата (не имел ни одной четвёрки за 7 семестров). Задав два дополнительных вопросов по СФХМИ, выгнал самоуверенного студента. Через пару минут появились делегаты от группы с просьбой перенести зачёт на 3–4 дня, чтобы лучше подготовиться. Эффект потрясающий: группа сдала хорошо, а «умник» подтвердил заслуженную репутацию круглого отличника.
Несколько слов о специфичности режима работы в ВУЗе. Занятия преподавателя могут начинаться в 8 утра и в этот же день пара для вечерников в 20.30. Ясно, человек не может постоянно находиться в институте 14 часов, поэтому преподаватель как-то отлаживает свой режим, чтобы 36 часов в неделю в институте быть. Но доля преподавателей среди сотрудников института 20–30 %, причём количество действительно занятых в конкретное время в учебном процессе существенно меньше. Свободный график работы хотят иметь и те, кто непосредственно не занят обучением студентов. Много раз приходилось видеть, как ректорат пытался навести порядок: стоят кадровики и переписывают тех, кто появляется после 9 утра. К 11 часам отдел кадров начинает «обработку результатов» и тот, кто пришёл на работу после обеда или вообще не пришёл, в обзорную сводку и строгий приказ не попадает. Месяца через 3 процедура повторяется. Реальная эффективность подобных проверок близка к нулю. Ко мне никогда претензий в плане работы не было, так как находился в институте значительно больше положенных часов. Если не было утренних занятий, то до обеда занимался дома написанием статей, обработкой экспериментальных данных, подготовкой к лекциям (вообще утро для меня, типичного жаворонка, наиболее плодотворно). Сравнительно свободный преподавательский график работы позволял нам с Ниной обходиться без больничных листов, когда дети болели, а они в дошкольном возрасте болели постоянно. Удавалось выкроить время для регулярной бани, спортивных занятий и даже походов в кино в дневное время. Подобное невозможно представить при работе на промышленном предприятии.
Один из нелюбимых преподавателями, исключая закоренелых взяточников, разделов учебной работы — участие в работе приёмной комиссии. Лето, жара, большинство сотрудников института в отпусках. Ранее в Барнауле я уже имел опыт набора студентов, знаком с махинациями при зачислении первокурсников, но всё это «семечки» по сравнению с Тюменью. Произносятся правильные высокопарные слова, а у каждого экзаменатора список фамилий, которым надо поставить повышенные оценки. Физики, химики, математики, литераторы действовали по принципу: ты мне, я тебе. Естественно, и я крутился в этой карусели, устраивал в институт своих родственников и родственников знакомых, но никогда денег не брал.
Лето 1971 г. отработал ответственным секретарём факультетской приёмной комиссии, индивидуально знакомился с каждым из 150 поступивших, позже вёл у них две учебные дисциплины, следил за успехами курса до самого выпуска в 1976 г. Неожиданно ребята «забыли» пригласить на выпускной вечер. Вроде бы, случайно. Может быть, но обидно! Впрочем, общая фотография сохранилась, да и подготовленный стихотворный тост с десятками фамилий.
Запомнилась агитационная поездка в Тобольск, где начиналось строительство нефтехимического комбината, призывал выпускников старинной школы (до революции — гимназия) поступать в ТИИ. Провёл химическую олимпиаду, победителям вручил персональные приглашения с гарантией «отлично» на экзамене по химии. Прошло всё здорово, но немедленно «возбудились» представители местного пединститута (мы что-нибудь такое тоже придумаем). Точно не помню, но 3–4 тоболяка поступили на химико-технологический факультет ТИИ.
Дискомфорт во взаимоотношениях с Магарилом частично компенсировался появлением на факультете новых специалистов. С одним из них мы крепко подружились. Неупокоев Геннадий Иванович. Гена, практически мой ровесник, выглядел гораздо солидней, сказалась производственная школа, пришёл в институт с должности начальника крупнотоннажного химического цеха в Салавате после защиты диссертации. Поступил в ТИИ на должность доцента в 1970 г. и буквально сразу избран деканом ХТФ (Магарил жестоко обманулся, рассчитывая управлять факультетом, как и раньше, в роли серого кардинала).
Мы совершенно разные по складу характера и даже сейчас непонятно, почему сблизились (научные интересы «близко не стояли»). Скорей всего, на «антимагарильской» платформе. Гена постоянно подчёркивал еврейское происхождение Магарила, указывая на характерные признаки в его внешности, но я эту тему принципиально в разговорах не поддерживал. Кстати, я даже не мог понять, откуда он нахватался такой дури, как определение национальности по форме ушей, но в споры не вступал. Я проработал в ТИИ 9 лет, Гена только 2, однако контакты с ним оставили большой след в душе и, в значительной мере, определили продолжение моей трудовой деятельности.
