Михаил Ботвинник - Портреты
Основное значение патриотического труда Грекова состоит в том что он открыл советским шахматистам подлинного Чигорина. Это разумеется, послужило мощным толчком к изучению творческого наследия великого мастера и сыграло немалую роль в достижении советскими шахматистами их ведущего положения в шахматном мире. Второе издание труда Грекова, значительно расширенное и улучшенное, позволит сейчас познакомиться с творчеством Чигорина новым кадрам советских шахматистов. Это, несомненно, будет способствовать новым достижениям отечественной шахматной школы.
Эмануил ЛАСКЕР
Мудрый чемпион
Зимой 1924 года Ласкер приехал на гастроли в Советский Союз. Вот как его приветствовал «Шахматный листок»:
Привет величайшему шахматному мыслителю Эмануилу Ласкеру, первому заграничному гостю в шахматной семье СССР!
В Ленинграде экс-чемпион мира за шесть дней сыграл несколько партий с сильнейшими шахматистами города (П. Романовским – дважды, Г. Левенфишем и И. Рабиновичем) и дал два сеанса одновременной игры. За несколько месяцев до этого я только научился играть в шахматы, но попросил у мамы денег, чтобы купить билетик, и отправился посмотреть на знаменитого шахматиста в действии.
Зрелище было для меня необычным: 55-летний Ласкер медленно передвигался внутри квадрата, образованного шахматными столиками. Он играл как белыми, так и черными (ему это было безразлично!). Я знал многих из его противников. За исключением нескольких мастеров, все сильнейшие шахматисты Ленинграда пришли встретиться за доской с великим маэстро.
Я не мог, конечно, припомнить точный результат сеанса, но твердо знал, что он был отличным (впрочем, заглянув в старые журналы можно установить, что в двух ленинградских сеансах Ласкер выиграл 23 партии, сделал 13 ничьих и лишь в 4 встречах потерпел поражение, в том числе от Я. Рохлина). Игра развивалась очень медленно, и я покинул зал что-то после первых 15 ходов, так как школьнику уже пора было спать…
Мы встретились с Ласкером 11 лет спустя, после моего фиаско на международном турнире в Гастингсе 1934/35 года. Председатель Всесоюзной шахматной секции соратник Ленина Николай Васильевич Крыленко поручил С. Вайнштейну, который ездил со мной в Гастингс, уговорить Ласкера принять участие в Московском международном турнире 1935 года. Я же помогал Вайнштейну найти экс-чемпиона мира в Лондоне.
Наш шофер долго изучал карту английской столицы, прежде чем нашел улицу, на которой жил Ласкер. Затем мы долго колесили по Лондону, пока не попали в район города, застроенный двухэтажными красными кирпичными домиками, похожими один на другой как две капли воды.
Наконец мы у дома, который так долго искали. Нас провели в гостиную, где у камина сидели три весьма пожилые леди. Вместе им было, наверное, не менее 200 лет (что сейчас мне уже не показалось бы столь необычным). Через несколько минут после нашего прихода Ласкер спустился вниз. Он выглядел чрезвычайно дряхлым, движения его были замедленными.
Великий шахматист жил не на широкую ногу – скромным был пансион, где он квартировался. Гитлер уже пришел к власти, и Ласкер покинул родную Германию.
– Как прошел турнир в Гастингсе? – спросил меня экс-чемпион. Я начал рассказывать ему о моей неудаче.
– А когда вы приехали на турнир? – тут же последовал второй вопрос.
Как только я объяснил, что прибыл в Гастингс за два часа до начала первого тура, Ласкер закивал головой (показывая, что ему сразу все стало понятно) и добавил, что мне следовало бы приехать по крайней мере на десять дней раньше, чтобы хорошенько акклиматизироваться. В дальнейшем я всегда старался следовать его совету, хотя, увы, иногда это было невозможно.
Ласкер не скрывал своего удовольствия по поводу приглашения на московский турнир. Вскоре он приехал в советскую столицу вместе во своей женой Мартой.
Турнир вызвал огромный интерес. В первый день собралось примерно 5000 человек. Играли мы среди скульптур Музея изящных искусств (ныне Музей изобразительных искусств имени А.С. Пушкина).
Вечером, после игры, молодые участники турнира всегда приходили в ресторан отеля «Националь», в котором мы жили, зачастую показывали свои партии Ласкеру и Капабланке. Однажды, когда я позволил себе решительно отвергнуть какой-то ход, Ласкер, к моему удивлению, не согласился. Он защищал позицию, которая, как мне казалось, была безнадежной. Но я не мог доказать, что положение действительно проигранное.
Это было характерно для Ласкера, верившего в себя, в свой здравый смысл. Я, например, нередко находился под влиянием высказываний, мнений других мастеров, а он не обращал на это никакого внимания. Он словно был защищен от какого-либо воздействия. Будь это в анализе или во время турнирной партии, Ласкер неизменно спокойно изучал позицию (неважно, какая она была), принимал решение и делал ход. В труднейших положениях он терпеливо ждал как бы находясь в засаде, что противник наконец допустит ошибку.
Это был последний турнир, в котором Ласкер играл хорошо. Год спустя, снова в Москве, а затем в Ноттингеме, счастье ему уже изменило (а возможно ли было надеяться на успех на 68-м году жизни?). На этих турнирах Ласкер выступал уже как представитель Советского Союза (в 1935 году он переехал на жительство в Москву). Позднее он поехал с женой в Нью-Йорк, чтобы повидаться с ее дочерью, но так там и остался.
Многие, наверное, читали предисловие Альберта Эйнштейна к книге Й. Ханнака о Ласкере. Великий физик был поражен тем фактом, что такой выдающийся шахматист не любил шахматы. Я думаю, что Ласкер «подвел» Эйнштейна. Возможно, Ласкер был полон горечи в связи с тем, что на склоне лет ему трудно пришлось в жизни, и, встречаясь в ту пору с Эйнштейном, не мог сдержать своих чувств. Во всяком случае, когда я общался с Ласкером, то чувствовал – его настоящая жизнь заключалась в шахматной игре.
Трудно переоценить значение Эмануила Ласкера для развития шахматной культуры, хотя, может быть, его вклад в теорию шахмат не был столь весомым, как у его предшественника. Велика роль Ласкера в деле общественного признания шахмат, сознания их полезности («Шахматная игра облегчает нам жизненную борьбу», – говорил он). В частности, он боролся и за установление справедливого порядка в шахматном мире. Вот, например, что было сказано им в брошюре «Мой матч с Капабланкой»:
«…Шахматный мир слишком легко относился к своим обязанностям… среди шахматистов установилось мнение, что таких обязанностей вообще не существует. Когда какой-нибудь талантливый игрок возносится до небес, неудивительно, что он отдается игре и видит в том свое призвание. Это очень нравится шахматному миру, а молодой человек находит удовлетворение в лести и похвалах. Но позже, когда он становится зависимым от шахмат, некуда уже обращаться, и быстро наступают нищета и разочарование. И это лежит на совести шахматного мира.
