Варвара Малахиева-Мирович - Хризалида. Стихотворения

Конец и бурям, и покою,
Звездам, и солнцу, и луне,
И трепету растущей хвои,
И вздохам в зимней тишине.

Но гордость стройного свершенья
В бездумном теле разлита,
И дышит силой пораженье,
И в смерти дышит красота.

Ловлю потаенные знаки[35]
В склоненьи дорожных берез,
В тоскующем взоре собаки
И в радуге собственных слез.

Недаром заря, пламенея,
На озеро кровь пролила.
Недаром лесная аллея
Была так безумно светла.

Упали две тонкие хвои,
Упали, скрестились на пне…
Крещение ждет нас с тобою,
Крещенье в слезах и в огне.

Паруса утопают крылатые[36]
В лиловой полуденной мгле.
Бездумным покоем объятое,
Сердце радо жить на земле.

С безбрежностью моря тающей
Сливается синяя твердь.
Но в этом же круге сияющем
Слепота, безумие, смерть.

О, печальные спины покинутых людей,
Их неверный, связанный шаг,
И развязанность с ними всех вещей,
И решимость не жить в их очах.

Улица пред ними слишком длинна,
Подъезды молчат томительно-глухо.
Бездонна, как смерть, тишина
Отверженье познавшего духа.

На песках бесплодных у моря
Жизнь творит чудеса.
В напоенном солнцем просторе
Молочайные зреют леса.

Бурый колос, испытанный бурей,
Выше леса возносит крыло.
В безграничное царство лазури
Все метелки его унесло.

А под ним тонконогие дива,
Два жемчужно-седых паука,
Пробегают воздушно-пугливо
Через мост золотой стебелька.

На холме колокольчик лиловый,
Несмолкаемый трепетный звон.
Это месса полудня морского,
Это моря полуденный сон.

Велико избрание быть красивым.
Но больше – быть прекрасным.
Глубоко познание быть счастливым,
Но глубже – быть несчастным.

Царствен удел вкусившего
Миг достиженья торжественный,
Знамя победы раскрывшего.
Но удел пораженья – божественный.

Мы утонули в свете первозданном[37].
Усыновил божественный покой
В одном сиянии слиянном
Мой дух и твой.

Сыновна ль мне душа твоя родная,
Сестра ль она предвечная моя,
Иль связывает нас любовь иная,
В иных пределах бытия —

Доверься мигу. Свято и блаженно
Сужденное причастие вкуси
И этот мир, и этот свет нетленный
Во тьме земной не погаси.

Сомкнулись воды надо мною.
Далеко убегает круг.
Следит ли за его чертою
Иль к берегам спешит мой друг?

Какою чистотой хрустальной
Всё дышит в царстве водяном!
Как в свежести первоначальной
Всё чудно, зелено кругом!

В безумно-быстром сочетаньи
Промчались изжитые дни.
О, как пленительно сознанье,
Что не воротятся они.

Стихии властной поцелуи
Всё неотступней, всё грозней.
«Люблю тебя, одну люблю я», —
Обманный голос шепчет в ней.

Отовсюду веют, реют крылья,
Тьмы и тысячи незримых сил.
Что решенья воли, что усилья?
Да свершится всё, что рок судил.

Из глуби времен воспоминанья
Жгучий вихрь несет. Земля моя!
Раскаленные немые содрогания
Сил твоих в истоках бытия.

Но несет, несет нас хор незримый
Выше солнца и планет.
Слышишь пенье «иже херувимы»,
Видишь свет, неизреченный свет?

Всё триедино во Вселенной[39],
Как триедин ее Господь
Как Бог, рождающий нетленно,
Как Сын распятый, погребенный,
Как Дух, животворящий плоть.

За чудом каждого явленья
Тройное скрыто единство:
Его предвечное рожденье,
Его распятье, погребенье
И воскресенья торжество.

Кораблик белый[40]
Средь темных вод
Поник несмелый
И бури ждет.

К пристаням дальним
Спешат корабли.
Кораблик печальный
Стоит на мели.

Но скоро, скоро
Вихрь налетит,
В открытое море
Его умчит.

Кораблик милый,
Пусть даст тебе Бог
Новые силы
Для новых тревог,

Для странствий дальних
Безвестных путей
И для печальных
Новых мелей.

Первый колокол – во имя Господне.
Медом и елеем напоил он закат.
Второй – за тех, что в преисподней
В неугасимой смоле кипят.
Третий колокол тем, что отдали
За грех мира душу и плоть,
Обагрились их кровью медвяные дали.
Прими их жертву, Господь!

Тихой благовест с морей былого
Недоснившийся приносит сон.
Сердце плачет, сердце просит снова
Услыхать навек замолкший звон.

Все цветы, не знавшие расцвета,
Все надежды, спящие в гробах,
Все укоры песни недопетой
И сердца, что ныне стали прах,

Тихий благовест по морю слез приносит
С недостижно дальних берегов.
Сердце плачет и в безумьи просит
Прежних мук, невозвратимых снов.

Милый друг, мне жизнь не полюбить[41],
Но люблю я жизни отраженье.
И мила мне золотая нить
Меж земным и неземным свершеньем.

И дворец, что в зеркале пруда
Опрокинул ясные колонны,
Пусть не будет нашим никогда,
Тяжесть царской знаем мы короны.

На престол тобой возведена,
Я тебя венцом моим венчаю.
Милый друг, земная жизнь темна,
Но светла над нею жизнь иная.

Убаюкай зыбь души моей,
Тайну неба пусть она лелеет,
Пусть святая нить любви твоей
Между мной и небом не слабеет.

Как вожделенна страна познания[42],
Как многозвездно она светла,
Ее сокровищам нет названия,
Ее обителям нет числа.

Как беспощадна страна познания,
Ее пути – огонь и кровь,
Ее закон – самосжигание,
И дышит смертью в ней любовь.

И как чудотворна страна познания,
В ней прах и пепел встает живым
И улетает, как ветра дыхание,
Что звали мы жизнью и сердцем своим.

Запушил мое окошко[43]
Пух сквозного серебра.
Где была в саду дорожка,
Стала белая гора.

Рыжий кот, глаза сощеля,
Тянет песню у огня.
Улеглись мои метели.
Тихо в сердце у меня.

Золотой глазок лампады
Зеленеет сквозь стекло.
Ничего мне здесь не надо,
Мир всему, что отошло.

Всё бред и сон. Душа сломалась
И тяжко мечется во сне.
И это было иль казалось,
Что сердце в саван облекалось,
Что эшафот воздвигнут мне?

И это не было иль было,
Что властно руку палача
Твоя рука остановила,
И тьма, бледнея, отступила,
И жизни вспыхнула свеча.

И снова бури задувают
Дыханье робкое свечи,
Где сон, где явь – душа не знает,
Душа во тьме не различает,
Где Ты, где Бог, где палачи.

Тяжела работа Господня,
И молот Его тяжел.
Но день, где грозное имя «сегодня»,
Милостью Божьей прошел.

Если мы его пережили,
Нам жизнь еще суждена,
Но, помни, о, друг, мы еще не испили
Гефсиманской чаши до дна.

Ты дал нам белые одежды,
Крестил водою и огнем,
Твои нетленные надежды
На сердце выжжены моем.

Зачем же взор склоняет долу
Моя причастница-душа
И у Господнего престола
Безмолвно никнет, чуть дыша?

О, Боже, в день преображенья
Ты дал узреть ей горний свет,
Но в мире дольнего свершенья
Ей части нет.