Дмитрий Ястржембский - Гоголь в Москве (сборник)
Гоголь продолжал бывать в эту зиму у профессора А. О. Армфельда, переехавшего на Плющиху, в дом № 11. Дом этот сохранился (строение с мезонином во дворе), но декоративное оформление его фасада существенно изменено. Этот адрес Армфельда также упомянут в записных книжках Гоголя47. Уместно вспомнить, что в этом же доме в 1837 году жил Л. H. Толстой, впервые приехавший в Москву. Отдельные события его жизни здесь были впоследствии использованы при работе над «Детством» и «Отрочеством».
Испытывая постоянные недомогания, Гоголь часто обращался к известному московскому врачу профессору Ф. И. Иноземцеву, с которым был в приятельских отношениях. Имя его мы несколько раз встречаем на страницах записных книжек писателя48. Иноземцев был пытливым и многосторонним человеком — хирург, терапевт, невропатолог. «Он увлекал студентов и был их кумиром», — пишет о нем академик Н. Н. Бурденко49. Его учениками были такие крупные деятели русской науки, как С. П. Боткин и И. М. Сеченов. Имя Иноземцева и поныне сохраняется в аптечной номенклатуре — «капли Иноземцева». В 1848–1850-х годах Иноземцев жил на Сивцевом Вражке в доме Дюклу, местоположение которого определить не удалось. Здесь встречался в эти месяцы Гоголь с писателем В. А. Соллогубом, бывшим проездом в Москве. «Гоголя я видел в последний раз в Москве году, когда я ехал на Кавказ, — вспоминал В. А. Соллогуб. — Он захотел со мной проститься». Соллогуб отмечает подавленное настроение Гоголя, которое изменилось, когда Соллогуб «сказал ему что-то про самобытность Москвы. Тут лицо Гоголя прояснилось, искра прежнего веселья угасла в его глазах»50. Где останавливался Соллогуб в данный приезд, также неизвестно. Встречаться они могли у родственников Соллогуба Васильчиковых, которые в эти годы перебрались в Москву. Напомним, 1831 году Гоголь работал в семье А. И. Васильчиковой домашним учителем. Внук ее вспоминает, как в Петербурге, «живучи в доме бабушки, Гоголь написал „Майскую ночь“ и под вечер заходил в комнату, где содержались многочисленные приживалки и воспитанницы при бабушке, читал им эту повесть. Раз идет по коридору Александра Ивановна и слышит, как знакомый голос незнакомым для нее звуком читает: „Знаете ли вы украинскую ночь?“ Остановилась бабушка, заслушалась, и тут же у ней в глазах облик бедного учителя… в великого, бессмертного!.. В рассказе „Нос“ Гоголь выводит бабушку в следующей фразе: знатная, почтенная дама просила особенным письмом смотрителя… показать детям ее этот редкий феномен и, если можно, с объяснением, наставительным и назидательным для юношей»51.
Летом Васильчиковы жили в своей усадьбе Васильевском-Скурыгине, близ Лопасни. Здесь у них бывали Д. Н. Свербеев и Ю. Ф. Самарин; о наездах сюда Гоголя сведений нет. Но особенно оживлялся их московский дом по зимам: «…Настежь были открыты двери представителям науки, литературы и искусства. На обедах и на вечерах тут можно было видеть Грановского, из молодых Кавелина… Соловьева и других; из литераторов я видел Сушкова, Ф. Глинку с женою, изредка М. П. Погодина, Аксакова, Ю. Самарина… В. Соллогуба, Н. В. Гоголя и других; из художников Айвазовского, некоторых здешних академиков, артистов Щепкина и Самарина…»52 Другие источники отмечают присутствие на вечерах Васильчиковых «Хомякова в полурусском платье и поношенном сюртучке оригинального покроя, и К. С. Аксакова в его неряшливом наряде, и Гоголя с нависшими прядями волос, в яхонтово-бархатном жилете… и Бодянского в допотопном фраке… и благообразного Шевырева с изящным Грановским»53. На зимы Васильчиковы занимали дом Черкасского на Большой Никитской (ныне улица Герцена, № 46). Адрес этот отмечен в записных книжках писателя54.
В эту же зиму, а вероятно, и ранее, Гоголь встречается с А. И. Кошелевым. Последний в своих февральских письмах 1850 года пишет о нем как уже о своем знакомом55. Кошелев с юных лет был близок с семьей А. П. Елагиной и особенно дружил с ее старшим сыном И. В. Киреевским. Вместе с ним в 1820-х годах он деятельно участвовал в кружке Веневитинова и Одоевского, но затем, отойдя от литературных интересов, всецело отдается упрочиванию своего состояния, и в 1840-х годах является крупным откупщиком; впоследствии издавал славянофильский орган «Русскую беседу».
Александр Иванович Кошелев
Существует предположение, что хозяйственная натура Кошелева послужила Гоголю одним из прототипов при создании им образа деятельного помещика в лице Констанжогло во втором томе «Мертвых душ»5б. Кошелев жил на Поварской в собственном доме (ныне улица Воровского, № 31).
Однако ни дружеские встречи, ни напряженная работа над продолжением «Мертвых душ» не дают Гоголю нужного удовлетворения. Временами он начинает сомневаться в своих творческих силах. «Творчество мое лениво, — жалуется он 14 декабря 1849 года В. А. Жуковскому. — Стараясь не пропустить и минуты времени, не отхожу от стола, не от[о]двигаю бумаги, не выпускаю пера — но строки лепятся вяло, а время летит невозвратно. Или, в самом деле, 42 года есть для меня старость…»57 6 июня 1850 года он с грустью пишет А. С. Струдзе: «Нынешнюю зиму я провел в Москве очень дурно и ничего не мог работать…»58
Безусловно, что здесь немалую роль играло и его ближайшее окружение. Еще весной, встретившись с писателем в Москве, И. С. Аксаков писал в Калугу А. О. Смирновой: «Я нашел Гоголя самого хуже здоровьем, чем оставил: он опять расстроился было нервами, похудел очень… Я полагаю, что мистицизм Александра Петровича Толстого с супругою в состоянии навести невыносимую хандру и расстроить всякие нервы…»59
Все же, по сложившемуся обычаю, Гоголь решает отпраздновать свои именины 9 мая в саду Погодина. В числе других присутствовали И. С. Аксаков, Максимович, Кошелев, Погодин. Берг вспоминает, что в этот день «ехали мы с Островским откуда-то вместе на дрожках и встретили Гоголя, направлявшегося к Девичьему полю. Он соскочил со своих дрожек и пригласил нас к себе на именины; мы тут же и повернули за ним. Обед, можно сказать, в исторической аллее, где я видел потом много памятных для меня других обедов с литературным значением, — прошел самым обыкновенным образом. Гоголь был ни весел, ни скучен. Говорил и хохотал более всех Хомяков, читавший нам, между прочим, знаменитое объявление в „Московских ведомостях“ о волках с белыми лапами, появившееся в тот день»60. Москва не один день перечитывала и обсуждала эту злую сатиру, проникшую в печать под видом объявления. 11 мая Бодянский записывает в своем дневнике: «Везде то и дело, что ищут 55 № „Московских ведомостей“, в котором напечатано следующее: „Я, нижезначущийся… занимаюсь теперь дрессированием… Сверх сего я обучаю людей подзывать волков, и так верно, что по отзыву этого зверя могу утвердительно определить число их стаи; а как в Мензелинском уезде в настоящее время показано много прибыли волков с белыми лапами, похищавших преимущественно достояние государственных крестьян, которые хотя и сами воют также волком, но не могут еще в точности определить число кочующих стай… предлагаю мое знание и услуги…“. Говорят, что это иносказание: под волками разуметь следует чиновников министерства государственных имуществ, обирающих в Оренбургской и других губерниях государственных крестьян… и редактор, и корректор просидели под арестом (у себя дома) 3 дня, во избежание большего взыскания со стороны высшего начальства. В Москве в этот же самый день разнесся слух об этом объявлении, и, кажется, вдруг заговорили во всех ее углах о нем…»61
