Илья Дубинский - Трубачи трубят тревогу
В Ивче мы получили задание изъять дезертиров из сел, примыкавших к Кожуховскому лесу. Прочесывали мы и самый лес — логово Шепеля. Но этот петлюровский атаман — не чета «знахарю» Христюку, работал тонко. Хорошо вымуштрованная агентура предупреждала его о каждом нашем шаге.
Ежедневно, начиная с рассвета, природный наездник Земчук на ивчинских полях обучал меня казачьей джигитовке, неведомой бывшему забойщику драгуну Сливе.
Вскоре под руководством опытного тренера, правда менее придирчивого, чем Слива, я уже научился с толчка вскакивать на полном галопе в седло, делать ножницы, лететь на коне, свесившись корпусом и головой чуть ли не до земли, и, как это ловко проделывал Семивзоров, со свистящей пикой в руках скакать стоя в седле. Научил меня кубанский казак и класть коня, сначала с земли, а потом и с седла.
Как бы рано мы ни появлялись на учебном плацу, там уже стерегла свое буйное стадо Параня Мазур. Высокая, тонкая, повязанная ситцевым платком, босая, в выцветшей, с огромным количеством заплат кофте, она внимательно следила черными, сверкавшими из-под густых бровей глазами за нашими упражнениями. Изможденное непосильной работой смуглое лицо тридцатилетней свинарки хранило следы былой красоты, и полковые шептуны судачили, что одноглазый казак Семивзоров, как только мы с Земчуком покидали учебный плац, являлся туда, чтобы развлекать свинарку. Она гнала его, якобы боясь волкодава Халаура. Когда казаки предсказывали Семивзорову провал, он, не смущаясь, отвечал:
— Что ж, что рожа кривая, абы душа была прямая!
Земчук морщился при виде огромных черных свиней, которых пасла Параня.
— У нас на Кубани таких хряков не разводят, — удивлялся Земчук. — Какая-то чертова порода.
— У чертей и порода чертова, — смеялась свинарка. — Это богатство наших куркулей. Вот как оно получается. — Параня поднесла мне потрепанную «Бедноту». — Читаю вот эту газетку, беру я ее в нашем комнезаме[23], хорошо в ней все сказано, а только, видать, как батрачила я раньше, так и по гроб жизни придется батрачить.
Когда я ей сказал, что со временем на селе не будет ни кулаков, ни батраков, она ответила:
— Что ж, посмотрим!
Однажды, когда Земчук переседлывал в стороне лошадь, свинарка, подойдя ко мне, зашептала вполголоса:
— Вот вы, командир, вчера оцепляли Требуховский лес. Должно быть, банду ловили. Напрасно мучите ваших людей. Атамана Шепеля там нет. Ушел в Летичевщину. На селе говорят: осенью сам Петлюра опять заявится сюда из-за Збруча. Сейчас мы, батраки, ходим под шлеёй, а там вовсе подставляй шею под ярмо. Только придет тот проклятый Петлюра, как за ним вернется граф Гроховский — наш пан. Сейчас куркулям служим, а потом и панам угождать придется. Да, живучи на веку, поклонишься и червяку.
— Что ж? Придут и покаются, — ответил я.
То, о чем сообщила Параня, должно было заинтересовать нашего особиста Ивана Вонифатьевича Крылова. Я спросил:
— Вы, Параня, согласились бы рассказать об этом одному нашему верному товарищу?
— А не подведет меня ваш верный товарищ под монастырь? — Свинарка насупила брови. — И так наши куркули косо смотрят на меня вот за эту «Бедноту».
— Давно грамотны? — спросил я.
— Не очень. Дошли и до нас слова товарища Ленина про кухарок. Вот и налегла на букварь. Хоть по складам, а осилила. Так вот спрашиваю: надежный тот ваш товарищ?
— Ручаюсь! Рабочий человек. Москвич.
— Ладно, — подумав, согласилась Мазур. — Только к нему я не пойду, так и знайте. Нехай сюда явится, на толоку. Смотрите, в тот день, как ему прийти, подержите около себя ухажера. — Параня лукаво усмехнулась и как бы сразу помолодела. — Он хоть и Прожектор, а не греет мне и не светит. Вот одного я не пойму — уже в полный голос заговорила Мазур, указывая на приближавшегося к нам с лошадьми Земчука, — что он у вас за великое цабе, что его щодня особо учите? Какой бы из меня был пастух, если б я стала пасти особо какую-нибудь животину?
— Не я его, Параня, а он меня учит, — ответил я.
— Вот это новости! — воскликнула пораженная свинарка. — Простой казак, а учит главного командира!
— Чего не знаем мы, — ответил Земчук, — тому нас учит наш командир, а тому, чего они не знают, учим их мы, простые казаки. Так у нас вкруговую все и идет.
Сведения Парани Мазур о замыслах Петлюры, которые подогревали надежды кулаков Подолии, подтверждались и сообщениями закордонной прессы, попадавшей к нам через пограничников.
Из-за дележа подачек Пуанкаре и Пилсудского не утихала грызня в лагере желтоблакитников. Оппозиционная к петлюровской атаманщине львовская газета «Вперед» 25 мая 1921 года писала, что интернированную в Польше армию атаманы хотят продать Франции, а также сколотить банды для нападения на Украину, чтобы «создать там дикие поля, на которых безнаказанно могли бы бушевать разные рыцари разбойного промысла».
Дальнейший ход событий подтвердил высказывания желтоблакитной газетки. Только в одном ошиблись господа из львовской «Вперед». Рыцари разбойного промысла не бушевали безнаказанно. И хотя они еще существовали, но до смерти боялись высунуть нос из лесных трущоб Подолии.
«Золотая орда» Кузи Наконечного
Гордостью кавалерии являются не только крепкие рубаки, но и лихие трубачи.
Все полки старой червонно-казачьей дивизии имели прекрасные оркестры. Укомплектованные добровольцами, полковыми воспитанниками, они органически срослись со своими частями. Участвовали они и в конных атаках, подбирали раненых, а на досуге по просьбе бойцов и сельской молодежи с одинаковым усердием исполняли незамысловатые полечки и бурный гопак.
Наш полк не имел музыкантов. Это, так же как и «бумажный вопрос», мучило адъютанта Петра Филипповича Ратова. «Кавалерия без оркестра — все едино, что пароход без трубы», — с горечью жаловался Ратов.
В конечном счете полк обзавелся хором трубачей. Какой-то шустрый одессит Кузя Наконечный, молодой человек с бледным лицом и рано полысевшей головой, привел — это было еще в Кальнике — целый духовой оркестр. В откровенной беседе новички признались, что в Виннице, где они до того служили, не было «подходящих условий». Музыкантов больше всего интересовала «роба».
Вел переговоры Наконечный, но не оставался в стороне и первый корнет. Среднего роста, с узкими плечами и тонкой, туго затянутой ремнем талией, в ярко начищенных сапогах, юный музыкант, назвавшийся Афинусом Скавриди, усиленно жестикулируя руками, во время переговоров проявлял большую активность.
![Якуб Колас - Трясина [Перевод с белорусского]](/uploads/posts/books/133718/133718.jpg)
