Георгий Гречко - Космонавт № 34. От лучины до пришельцев
В Военмехе нас учили прослушивать дизельный двигатель через палочку. Я вспомнил те уроки. Что у нас было на борту? Палочек не было. Но было кое-что получше: фонендоскоп, медицинский аппарат для прослушивания больных. Фонендоскоп куда лучше палочки. Это была находка!
Я стал прослушивать телескоп и наконец услышал звук второго моторчика – очень тихое жужжание. Я измерил время движения зеркальца от одного упора до другого. Поделил этот результат пополам и тем самым определил момент, когда оно находится в среднем положении. Выставил оба зеркальца по оси, включил телескоп. И начал ловить случайное прохождение солнца по визиру.
Однажды даже пошел на махровое нарушение всех инструкций: внештатно включил двигатели ориентации. Мы не имели права на расход топлива по своему усмотрению, а я на это пошел. Двигатель заработал, станция чуть-чуть повернулась. Губарев что-то услыхал, навострился, но я нарочно сел на визир. Мы иногда туда садились, это было удобное местечко. Я что-то соврал о причинах шума.
Я пошел на это лукавство только для того, чтобы, если нас будут пропесочивать за самовольный расход топлива, его бы не наказали. За все отвечал один я, и это было бы справедливо. И вот на четырнадцатый день работы зеркала схватили Солнце!
Я порадовался, но… очень скоро этот режим сорвался и опять зеркала куда-то ушли. В отчаянии выключил и включил телескоп. Повезло! Заработало! Начинать сначала мне бы наверняка не дали… Да и времени не было.
Телескоп начал работать на славу, с Земли таких результатов получить невозможно. Я снял в ультрафиолете спектральные характеристики активных образований на Солнце – протуберанцев и пятен. По нашим данным были просчитаны температуры, скорости во внешней короне Солнца, степень ионизации. И скорость, и степень ионизации оказались выше прежних предположений. Все последующие экспедиции работали по нашей методике.
После меня с этим телескопом на «Салюте» работали Севастьянов и Климук. Крымская обсерватория, а вместе с ней и вся советская наука, получила данные, на семь лет опередившие Соединенные Штаты. А мне объявили выговор «за нарушение режима труда и отдыха». За то, что, вводя ОСТ в действие, я работал больше, а отдыхал меньше положенного по программе полета.
Награда за «лечение» телескопа пришла неожиданно, через несколько лет. Меня вызвали в Дом Ученых. Оказалось, что астроном Черных нашел новый астероид и предложил Астрономическому союзу присвоить ему мое имя. Астрономический союз мою кандидатуру одобрил. На торжественном заседании в Доме Ученых я спросил Черных: «Почему именно я? Я далеко не самый заслуженный человек в нашей стране!». Черных ответил: «Потому что мы помним, как ты спас телескоп!». Так что моим именем названа не только самая вкусная каша, но и астероид, на котором я предлагаю отдохнуть нашим космонавтам во время полета за Марс. Добро пожаловать!
Сон и женские голоса
В первом полете был случай, когда в Центре управления полетами меня едва не сочли сумасшедшим и не вернули досрочно на Землю.
Встаю утром, командир Алексей Губарев спит, хотя ему по расписанию надо выходить на связь первому. А мне бабушка всегда говорила: «Спящего будить грех». Я ушел в другой отсек и стал вести связь с Землей вместо Алексея, прикрыв микрофон руками. Только я не учел, что от этого тембр голоса меняется. В ЦУПе сидит специалист, который голос раскладывает на 19 характеристик и выводит состояние человека. В моем измененном голосе ему послышалась некая угроза.
Он спрашивает, почему не вышел на связь командир? А я, большой любитель драматургии Пристли, многие фразы из его пьес помнил наизусть. В пьесе «Скандальное происшествие с мистером Кэттлом и миссис Мун» у героини спрашивают: где мистер Кэттл и как он себя чувствует? А он еще не проснулся. Она отвечает полицейскому: «Лучше быть не может».
Я это вспомнил и не смог удержаться от цитаты. Прозвучало из-за прикрытого микрофона чуть ли не с издевкой. Они услышали странную фразу, произнесенную странной интонацией. Тогда этот специалист доложил, что Гречко полусумасшедший, а за жизнь командира он не ручается. Срочно собрали руководство, решили сажать корабль. Командир проснулся, начали работать, ни о чем не подозреваем. Вдруг – связь с Землей, чувствуем какое-то напряжение в ЦУПе.
У них еще и другие подозрения были. Дело в том, что перед этим я решил проверить надежность кораблей связи. Они стоят в океане для того, чтобы в случае экстренной посадки рассчитать, где ты садишься, и направить туда поисковую группу. Я подумал: вот мы летаем-летаем, а интересно они хоть нас слышат или нет. Можно на них надеяться-то в аварийной ситуации? Вышел самовольно на связь с кораблем. Там ответили, какая-то женщина пожелала хорошего полета. Мы ей свидание назначили на Земле.
И тут в ЦУПе спрашивают, что у нас происходит. «Ничего плохого, – радостно говорю. – Более того, вот уже две недели летаем, и первый раз услышали женский голос!». А женщины в то время никогда на связь не выходили. ЦУПу все понятно – командира убил, сам сошел с ума, и ему еще женские голоса мерещатся. Надо сажать.
Спас старый психолог, он спросил, какая у меня реакция на женский голос. Я говорю: «Очень приятная, все-таки две недели не слышали». Он сказал: «Если мужику приятно слышать женский голос, значит, он не сумасшедший. Пусть летает дальше». И полет, который журналисты назвали «фантастически удачным», продолжился.
Пожар
Из нештатных ситуаций первого полета как не вспомнить про пожар на орбитальной станции.
Я сидел за пультом управления, а когда обернулся, станции не увидел – все было в дыму! Конечно, стало страшно, хотя нас готовили к пожарам. Обучали как: «Это огнетушитель, вот эту чеку дернул, на курок нажал, струя пены выскочила, все погасила. Понятно?» – «Понятно!». На этом занятие заканчивалось.
А я человек немножко нудный и въедливый, говорю: «А вот мне непонятно». – «Что тебе непонятно? Чего дурака валяешь?» – «У меня вопрос. Если я погашу горящий прибор, пена не выведет из строя соседние?». И директор Института пожаротушения говорит: «Нет-нет, мы проверяли – эта пена не может повредить электронику». Я предлагаю: «Хорошо, давайте попробуем разрядить этот огнетушитель в ваш телевизор!» – «Нет, нельзя!» – «А в телефон можно?» – «Нельзя!» «Ну, – думаю, – все ясно».
Поэтому, когда начался настоящий пожар, я к огнетушителю даже не прикасался. Тушил пожар по-своему! Помогло умение нырять с трубкой и ластами. Я надышался как следует (это называется «гипервентиляция») и, задержав дыхание, вплыл в невесомости в этот дым и стал искать источник возгорания. Если бы я хоть раз вдохнул дым горящей пластмассы, второго вдоха уже не было бы.
