Нури Халилов - Долгая дорога домой. Воспоминания крымского татарина об участии в Великой Отечественной войне. 1941–1944
Семья у нас была большая. Состояла из девяти едоков: отец Курт-Сеит, мать Гульзаде, я, мои братья Джемиль и Шевкет, а также сестры Наджие, Сабрие, Лиля, Гульнар. 1942 год был очень голодный. Все, что было в селе – запасы зерна, барашек и крупный рогатый скот, – большевики увезли за пределы Крыма, сожгли на полях или на элеваторе. Засевать поля не разрешили, так как не хотели, чтобы будущий урожай достался врагу. Как результат – в городах и деревнях Крыма был страшный голод.
Особо трудно было многодетным семьям. Нам говорили, что из нашей семьи двух-трех человек, чтобы они не умерли с голоду, надо отправить на работу в Германию. Мы уже слышали от других семей, что десятки девушек уже были там. Они либо помогали немецким бауэрам вести хозяйство, либо работали на заводах. Производили снаряды, бомбы, патроны и все другое, что потом обрушивалось на наши головы, а немцы, которые высвобождались от этих работ, шли на фронт и воевали против нас. После войны эти «остарбайтеры» стали считаться узниками фашизма, получили статус участника войны, пользуются льготами, а те, кто работал на советских заводах, фабриках, трудился в колхозах и совхозах, никаких льгот не имеют. Кроме того, эти «узники» получили огромные деньги от немецкого государства в дойчмарках. Другое дело с узниками немецких конц лагерей: Освенцим, Дахау, Майданек и других лагерей смерти, лагерей для военнопленных.
Моим сестрам Наджие, Сабрие и братишке Джемилю принесли повестки на отправку в Германию. Их даже повезли на медосмотр в Симферополь. С ними оказалась Эбзаде Ганиева. Она была дочерью чабана Абдурефи из деревни Баксан. Было ей 16 лет, она успела закончить семь классов. Это была полненькая, очень красивая девушка, и, когда стало известно, что ее отправляют на рабский труд в Германию, я, не спросив согласия ее отца, взял ее себе в жены.
Ее отец не стал упрекать меня, а отдал свою черную барашковую каракулевую шапку – колпак, чтобы я обменял ее у Мухтара на картошку и совершил никях – обряд венчания. Я так и сделал. Обряд совершил кашиф-шериф. Все оформили по закону – по шариату.
Через некоторое время тетя Гаша сварила из ячменя и сухофруктов самогон, и мы сделали маленький вечер-свадьбу. Играл Асан Черги. Он подарил мне скрипку, правда, без футляра. Спасибо доброму человеку.
В эти тревожные дни я отправил сестер Наджие и Сабрие к родственникам в Тав-Даир. Разбежались и все остальные, над кем нависла опасность быть отправленным в Германию.
13 февраля 1943 года староста деревни Дмитрий Афанасьевич Жесткий дал нам комнату в общем доме, забрав ее у Темиркая, дал поливную землю под огород, да еще и брошенную землю около реки возле Русского Вейрата.
В нашей деревне жили два узбека – Саид Расулов и Рахим Садыков. Не знаю, как они здесь оказались. Говорили, что Рахим бежал из плена вместе с нашим Мухтаром, который привел его в свою деревню, а потом женил на вдове Рефика Амета-оджа[132]. Рахим сапожничал, а вот Саид Расулов мало общался с людьми, как все, работал в общине. Потом женился на дочери Юнуса из Тав-Даира Алтын Айше. Он также получил в те дни 25 соток поливной земли и занялся своим огородом.
Только наладились мои семейные дела, как в нашу комнату постучал незнакомый молодой человек. Он сказал, что меня вызывает комендант. Я испугался и даже подумал бежать из деревни, но жалко было оставлять молодую любимую жену. Через час этот же человек пришел ко мне уже с винтовкой на плече и в черной полицейской шинели.
– Дядя Нури! Не бойтесь! Коменданту нужен человек, который бы мог переводить с русского на татарский и с татарского на русский.
Набравшись храбрости, я пошел. Уже было темно. Открыл дверь. Там сидел немец лет шестидесяти в офицерской форме. Он вежливо меня поприветствовал, предложил сесть.
– Когда нас, комендантов, распределяли, то мне не хватило переводчика. Сам я немного говорю по-русски, но мне нужен человек, знающий русский, татарский и немецкий языки. Староста общины, да и другие люди рекомендовали тебя. Подумай, обижен не будешь.
Я спросил у коменданта его имя, звание, специальность. Он ответил, что имя его Герхард Гертель, звание зондерфюрер, по специальности он агроном, ему 59 лет. Будет заниматься сельским хозяйством в Ивановской волости.
Я сказал, что подумаю и спрошу совета отца. Пришел домой, когда было совсем темно. Это было 16 февраля 1943 года. Легли спать, но не спалось, на душе тревога, боязнь. Рано утром, когда я еще спал, в мою дверь постучали. Открываю, вижу, стоят два брата Сидоренко – Шура и Яков. Шура протягивает мне бумагу. Просит перевести и на обратной стороне написать перевод.
Сам он с 1914 года был в немецком плену и потому неплохо знал немецкий язык. Я же смотрю на эту запись коменданта и ничего понять не могу. Тогда Шурка мне говорит, что там написано Тавбашскому лесничеству отпустить Ивановскому опорному пункту 2 кубометра дров для отопления комендатуры в деревне Суюн-Аджи. Стоит число и подпись. Я быстро написал все это по-русски на обороте записки, и Сидоренко с ней уехал. К обеду он привез в комендатуру полную подводу сухих дров. Уже на следующий день все знали, что я переводчик. Староста деревни, бухгалтер и многие другие одобряли и просили, чтобы я согласился. В 1942 году при другом коменданте тоже был переводчик, так он был вредный, грубый.
– Ты же свой, хоть чем-то поможешь людям! – говорили они.
Я очень боялся, что народ посчитает меня предателем, и прямо сказал об этом Сафронову. Через неделю он сообщил, что в лесу мое назначение одобрили, и я могу спокойно работать.
Комендатура размещалась в центре Суюн-Аджи в двух домах: в одноэтажном доме немца Пастеля, ветеринарного врача, высланного в начале войны, и в доме Дмитрия Яковлевича Сафронова. Работал комендант пять дней в неделю, спал в доме Пастеля. Его по очереди охраняли два человека из деревни. На субботу и воскресенье он уезжал в Симферополь. К коменданту была прикреплена линейка с двумя лошадьми и кучером Василием Фридрихом.
С начала оккупации в этом опорном пункте был другой комендант. Полицейским был Шабан Чибин. Из больших событий того периода было убийство агронома Колесниченко, и на работу в Германию насильно были отправлены наши девушки Найле, Акиме, Мусфире. Из односельчан у немцев служили в добровольческих частях Михаил Болотов, Сергей Ляльченко, Фролов, Павел Босов, Николай Борзов и Рамазан Вели.
Каждый понедельник комендант собирал старост деревень Ивановской волости и обсуждал вопросы посева зерновых, овощей, картофеля, кукурузы, садового дела. В опорный пункт комендатуры входили села Ивановской волости: Верхний, Средний и Нижний Мамак – староста Жесткий; Тернаир, Бура – староста Заикин; Джафер-Берды[133] – староста Дмитров; Ивановка – староста Фомин; Вейрат – староста Алексей Фридрих; Суюн-Аджи – староста Дмитрий Афанасьевич Жесткий. Старостой всей Ивановской волости был другой Жесткий – Юрий Иванович.
