Теодор Гладков - Менжинский
На ленинскую критику впередовские лидеры Богданов, Алексинский, Луначарский ответили собиранием фракционных сил, устройством фракционной пропагандистской школы в итальянском городе Болонье.
Созданный впередовцами «Комитет школы», в который вошли Богданов, Луначарский, Лядов и Савельев, начал вербовать слушателей, приглашать лекторов. Официальное открытие школы состоялось 21 ноября (по новому стилю) 1910 года в присутствии членов «Комитета школы» и 17 слушателей. Учрежденный на открытии школы «Совет школы» разослал приглашение принять участие в чтении лекций Ленину, Плеханову, Розе Люксембург, Мартову, Троцкому, Дану, Горькому, Менжинскому.
Ленин ответил следующим письмом:
«Уважаемые товарищи!
На ваше предложение взять на себя чтение лекций в Болонье я не могу согласиться по причинам, во-первых, принципиальным, а, во-вторых, по невозможности для меня ехать в Болонью.
И направление, и приемы деятельности той группы, которая устроила школу на Капри и в Болонье, я считаю вредными для партии и несоциал-демократическими…
Понятно, поэтому, что никакого участия в предприятиях этой антипартийной и разрывающей с социал-демократизмом группы я принимать не могу»[6].
Алексей Максимович Горький, получив приглашение, написанное рабочим Ф. И. Калининым (партийная кличка «Аркадий»), прочитать лекции по истории русской литературы, от чтения лекций также отказался. Горький ответил слушателям, что читать лекции ему мешает сильный кашель и головные боли мучают и что «товарищ Луначарский может рассказать вам об этом блестяще и шире, чем мог бы я».
Отказались от чтения лекций Каутский и Роза Люксембург. Каутский сослался на занятость. Роза Люксембург из соображений принципиальных. В статье «Революционное похмелье», опубликованной в «Пролетарии», Роза Люксембург резко критиковала впередовцев за их «революционный авантюризм».
Троцкий, стремясь объединить в антипартийный блок все антиленинские фракции, получив приглашение, немедленно помчался в Болонью.
Ленин, резко критикуя Троцкого за его раскольническую деятельность и фарисейство, в статье «О краске стыда у Иудушки Троцкого» писал: «Вопреки прямому решению назначенной пленумом Школьной комиссии, которая постановила, что ни один партийный лектор не должен ехать во фракционную школу впередовцев, Иудушка Троцкий туда поехал и обсуждал план конференции с впередовцами. План этот опубликован теперь группой «Вперед» в листке…
Такова краска стыда у Иудушки Троцкого»[7].
Вопреки решению школьной комиссии, назначенной январским Пленумом ЦК, поехал в декабре 1910 года в Болонью и преподавал во фракционной впередовской школе я Менжинский. Факт, конечно, есть факт. Но, говоря об этом факте, нельзя забывать, что произошел этот факт уже в период, когда Менжинский, так же как и Покровский, идейно и организационно порвал с впередовской группой и вошел в большевистскую организацию.
Выход Менжинского и Покровского из группы «Вперед» ускорили несколько обстоятельств. Во-первых, ленинская критика впередовства как фракционного, ле-восектантского течения в нашей партии; во-вторых, опубликование письма А. Богданова «Ко всем товарищам», в котором Богданов фактически клеветал на Ленина и ленинцев, и особенно его статьи «Социализм в настоящем», напечатанной во втором номере сборника «Вперед».
Против опубликования этой статьи Покровский, как член редакции, протестовал еще в ноябре 1910 года. И Покровский и Менжинский квалифицировали эту статью как ревизионистскую. Несмотря на протест Покровского, статья была опубликована, что послужило поводом для формального разрыва Покровского и Менжинского с впередовцами.
В-третьих, разрыв Менжинского и Покровского с впе-редовцами ускорили та склочная обстановка, те непрерывные драчки, которые шли внутри этой группы, драчки между Богдановым и Алексинским, между Богдановым и Луначарским, между Луначарским и Алексинским.
В-четвертых, приезд в Париж летом 1910 года Людмилы Менжинской и ознакомление через нее с петербургскими делами. Людмила Рудольфовна в то время вела активную работу в культурно-просветительских организациях рабочих Петербурга. Людмила рассказала, что впередовцы в Петербурге не пользуются никаким авторитетом, из районов их гонят, в отношении их платформы говорят: «Бумага все терпит», а в отношении их практической работы: «Никто не видел от впередовцев признаков какой-либо деятельности».
Приехал Менжинский в Болонью в начале декабря 1910 года. Остановился, как он сам пишет, в «весьма посредственном отеле, где за комнаты брали только два франка…». Через два дня отправился в школу.
Войдя в дом № 16 по улице Марсель, где помещалась школа, Менжинский поднялся по лестнице, в темноте («тщетно пытаюсь зажечь итальянские спички») еле отыскал какую-то дверь, только вошел в переднюю, как сзади услышал радостный возглас:
— Да это же товарищ Менжинский!
Обернулся. В переднюю входили Лядов и его жена, секретарь школы и группы «Вперед» «Лидия Павловна», высокая, худощавая блондинка, с толстой косой, переброшенной через плечо.
Лидия Павловна, одетая в серое осеннее пальто и черную шляпку с широкими полями, из-под которых через пенсне лучился удивленный взгляд серых глаз, ввела Менжинского в большую комнату, заваленную одеждой, и через нее провела в столовую.
— Дорогой товарищ Степинский, — сейчас же подъехал к нему Луначарский, — когда прибыли, где остановились? — И, взяв Менжинского под локоть, Луначарский подвел его к окну и начал читать письмо «Аркадия» (Ф. И. Калинина), который писал о своем намерении порвать с группой «Вперед» — «никаких дел с впередовцами иметь не хочу» — и примкнуть к Ленину. Прочитав это место, Луначарский с горечью сказал, что разочаровался «Аркадий» в школе, и протянул его письмо Менжинскому.
Пробежав первую страницу письма, Менжинский возвратил его Луначарскому и категорически заявил:
— Аркадий, конечно, прав. Что касается меня, то к организационным делам школы я не желаю иметь никакого отношения.
Пытаясь скрыть разочарование за любезной улыбкой, Луначарский поспешил распрощаться с Менжинским, сославшись на неотложные дела.
Обо всем этом Менжинский подробно рассказал в письме к Покровскому от 21 декабря 1910 года.
О положении дел в школе и о своих отношениях с руководителями школы и преподавателями он в том же письме писал:
«Чувствую, чувствую вину свою — до сих пор не написал вам ни строчки, так что вы могли бы думать, не поглотили ли меня львы в болонской пещере. Но здешние львы совершенно непричастны и валить на них не приходится. Они оказались такими смирными и кроткими, такими слинявшими и подмокшими, что гораздо более напоминают мокрых куриц, безнадежно сидящих на яйцах, — что из этих яиц вылупится: ленинцы, впередовцы, меньшевики или анархисты — никто не знает и даже пресловутый кумир А. А. [Богданов] не может открыть потайной двери в будущее, смутное и чреватое разными сюрпризами для лекторов… О вас ни слова, есть на свете М. П. [Михаил Покровский] или нет, судя по их отношению, как будто бы и нет, а вот ученики вами интересуются. О моей статье[8] молчание, как и о всех прочих неприятных предметах. Внешняя любезность умопомрачительная… Нат. Б−а [Наталья Богданова, жена А. А. Богданова] предложила мне остановиться… вместе co всеми, а раз я пришел на полчаса раньше начала утренних занятий, и она предложила мне выпить чаю или кофе… но я отказался от этого любезного угощения и от общего пайка. Знаете, пить, есть, а потом и отплатить Сашке [А. Богданову]… неблагодарностью. Но это музыка будущего…
