Любовь Воронцова - Софья Ковалевская
А Софья Васильевна отправила обязательную автобиографию на латинском языке декану математического факультета, приложив «приличное случаю» объяснение.
«Мне было не легко решиться на шаг, который должен вывести меня из состояния неизвестности, в котором я до сих пор находилась. Только одно желание доставить удовольствие близким мне людям, — писала она, кривя душой, — желание дать им настоящее понятие о себе, убедить их в том, что я действительно серьезным образом и небезуспешно занималась математикою, которую изучала исключительно по любви, без всяких посторонних целей, заставило меня отбросить в сторону все колебания…»
Она не требовала себе скидки как ученая, почему же нужно вымаливать право заниматься наукой?!
— Если факультет откажет в заочном присуждении степени Ковалевской, — наступал на университет Вейерштрасс, — то моя ученица требует, чтобы объяснили этот отказ не тем, что она женщина.
Долго тянулся спор между профессорами.
Но сочинения молодого математика-женщины уже стали известны авторитетным ученым и вызвали лестную оценку. Отважная русская показала, что она способна не только понимать самые трудные разделы высокой науки. Ее первые работы свидетельствовали о творческой силе несомненного таланта.
И, склоняясь перед бесспорными научными достоинствами представленных работ, Совет Геттингенского университета присудил Ковалевской степень доктора философии по математике и магистра изящных искусств «с наивысшей похвалой».
Прощаясь с Софьей Васильевной, Вейерштрасс преподнес ей великолепный синий бархатный футляр для диплома, стоившего обладательнице его нескольких лет аскетически суровой жизни и напряженнейшего труда.
В ПОИСКАХ МЕСТА ПОД СОЛНЦЕМ
Ты знаешь в писанье суровое слово:
Прощенье замолит за все человек,
Но только за грех против духа святого
Прощения нет и не будет вовек.
ТЩЕТНЫЕ ПОПЫТКИ
На другой день по приезде Ковалевских в Палибино, где уже находилась Анна Васильевна с мужем и сыном, собрались родные и знакомые, чтобы поздравить женщину-доктора с успехами в науке. В бывшей классной комнате, возле висевшей на стене огромной карты России, которую в детстве вычертила Софья Васильевна, с интересом рассматривали они диплом — большой лист блестящей белой бумаги с напечатанным золотом латинским, по образцу и форме средневековых документов, текстом и длинный круглый бархатный футляр — подарок Вейерштрасса.
Ковалевская отдыхала в кругу родных после тяжелых лет учения. По семейной традиции в день именин Елизаветы Федоровны готовились дать любительский спектакль — одноактную комедию Эдмонда Абу «Убийца», но перенесли его на день именин молодой ученой. 17 сентября Софья Васильевна в роли бойкой служанки вызывала рукоплескания и заставляла зрителей хохотать. Даже Ковалевский превзошел самого себя, играя садовника.
После спектакля Василий Васильевич открыл бал. Софья Васильевна предложила первую кадриль Малевичу, который жил теперь на покое у Крюковских. А часа в три ночи гостей пригласили в большую столовую первого этажа.
За ужином Малевич попросил слова.
— Женский вопрос, — говорил он, — поднятый в прошедшем десятилетии, хотя и разделил наше общество на два противоположных лагеря, но вместе с тем дал сильный толчок и направил некоторые энергические характеры наших женщин к самостоятельному труду и к достижению тех или других результатов в области науки. Россия насчитывает уже десятки почтенных тружениц, полезных своим согражданам тою или другою специальностью.
Но вот появилась юная женщина — с твердою волею и непоколебимою решительностью преследовать цель в высшей степени похвальную, но весьма трудно досягаемую. Она оставляет удовольствия света, жертвует лучшими годами жизни женщины, не обращает внимания на потерю физических сил и с редкою энергиею изучает предмет свой в одном из лучших германских университетов…
Геттингенский университет присудил ей высшую ученую степень. Со времени основания этого университета такую степень, господа, получила только вторая женщина. Первая была дочь историка нашего, академика Шлецера, известная ученая Доротея Шлецер, в замужестве Роде…
Приветствую вас, Софья Васильевна, поставленную на высокую пьедесталь градации ученых, — закончил свою речь Малевич. — Приветствую вас от имени отечества как первую русскую женщину, достигшую высшей ученой степени в одном из самых трудных отделов науки.
Громкое «ура» покрыло последние слова Малевича. Гости поднялись и с бокалами в руках направились к виновнице торжества.
Давно не было так весело в Палибине, как этим летом, когда собралась вместе вся семья Крюковских. Две молодые девушки, когда-то мечтавшие о таинственном, неоглядном мире, теперь были взрослыми женщинами, узнавшими жизнь. То, что они испытали, не походило на мечты их юности, но было захватывающе интересно и содержательно.
Вечерами долго текла беседа в просторной гостиной. Попыхивая трубкой, внимательно слушал горячие речи дочерей Василий Васильевич. У него появилась мягкая, сочувственная терпимость человека, много знающего, понимающего, а подчас и разделяющего стремления молодых людей.
Софья Васильевна тесно сошлась с ним, приобрела в нем любящего, умного друга, с которым могла откровенно говорить обо всем. Времени для этого оставалось много.
Владимир Онуфриевич часто уезжал в Петербург по делам издательства, которыми он снова занялся Анюта отдавалась заботам о муже и ребенке. Жаклар готовился быть преподавателем французского языка. Ученая-математик описывала мужу картинки палибинской жизни в рифмованных письмах:
…Как видишь, бес мой или муза из когтей
Но хочет выпустить совсем души моей.
Забив поваренную книгу, интегралы.
Магистерство и Коркина дифференцьялы,
Я рифмоплетствую, бешусь и каждый час
Душою уношусь раз десять на Парнас.
У нас покойно все, не ссоримся; друг другом
Довольны все пока… Полковница[6] с супругом
Твердит весь день вокабулы, но ах! пока
Ему, как кажется, наука не легка.
Папашу Юрик обогнал, хоть это худо,
Но про него согласны все: он просто чудо!
За карты мы и Юлю[7] нашу засадили
И всем премудростям молчанки научили.
Но к картам у нее, увы, талант плохой.
И от Анюты достается ей порой
21 сентября 1874 года Ковалевские уехали из Палибина в Петербург. Они поселились вместе с семьей Жаклар в 6-й линии Васильевского острова, в доме № 15, у тетушек Шуберт. Общее хозяйство позволило им сводить расходы до минимума.
