Любовь Воронцова - Софья Ковалевская
Владимир Онуфриевич пообещал приехать в Цюрих, больше не расставаться с Софьей Васильевной, и она, наконец, смогла освободиться от гнета горьких раздумий о своей судьбе. В ожидании мужа она отдыхала, веселилась, заинтересовалась одаренным учеником Вейерштрасса Германом Амандусом Шварцем. Он преподавал в Цюрихском политехникуме, успел многое сделать в исследовании минимальных поверхностей, усовершенствовав метод своего учителя. Опередив на несколько дней Софью Васильевну, он напечатал работу, аналогичную той, которую она хотела сдать в печать. Не значило ли это, что у них было нечто общее в направлении научных стремлений? А она так мечтала о подобной дружбе.
Незадолго до отъезда Ковалевской из Берлина профессор Шварц просил Вейерштрасса передать ей, что одна ее соотечественница, Елизавета Федоровна Литвинова, которой он хотел бы быть полезен, предпочла ему другого профессора — Мекета.
— Очень жаль, если она не воспользуется готовностью Шварца, — сказал Вейерштрасс.
И Софья Васильевна в тот же день написала сестре в Цюрих, чтобы она разыскала Литвинову и сообщила ей все это. Для Ковалевской дорога была каждая женщина, вступавшая на научный путь.
Литвинова, впоследствии одна из первых русских женщин — докторов математики, у которой училась Надежда Константиновна Крупская, услыхала о Ковалевской еще в Петербурге, в 1868 году, как об очень энергичной девушке, которая, несмотря на свою юность, прошла курс мужской гимназии и занимается высшей математикой. С тех пор Ковалевская сделалась для Литвиновой, как и для всех желавших учиться девушек, той светлой точкой, к которой устремлялись их взгляды. Елизавету Федоровну математика очень привлекала. Овдовев, Литвинова решила учиться и уехала в Цюрих.
— Вы за что же обидели любимого ученика Вейерштрасса — Шварца и предпочли ему Мекета? — спросила Анна Васильевна Жаклар, встретившись с Елизаветой Федоровной.
— Я записалась к Мекету потому, что собираюсь учиться в Париже, — ответила Литвинова.
— Но Софа вам этого не посоветует, — прервала ее Аииа Васильевна. — Она говорит, что начинать учиться надо у немцев. По ее словам, немцы с особой любовью относятся к своим ученикам, и в этом отношении никакие другие профессора в мире не могут с ними сравниться. Вам, как и Софе, необходима немецкая глубина.
Когда Литвинова заявила Шварцу, что хочет познакомиться с его научными трудами, он предложил ей приходить к нему на дом для частных бесплатных занятий и спросил, почему именно теперь ей захотелось познакомиться с его лекциями. Она объяснила ему все откровенно, как было. При имени Ковалевской глаза Шварца заблестели, и он воскликнул:
— О, это замечательная женщина! Мне так много пишет о ее занятиях профессор Вейерштрасс. Недавно он прислал мне свои лекции об абелевых функциях, составленные ею! Вы еще не имеете о них понятия. Это труднейший предмет в математике, и немногие мужчины отваживаются им заниматься…
И теперь, оказавшись в Цюрихе, Софья Васильевна познакомилась с Литвиновой, настояла, чтобы студентка-математик приходила к ней ежедневно.
Как-то Литвинова поинтересовалась, скоро ли Софья Васильевна собирается представить докторскую диссертацию и в какой университет. Ковалевская унылым тоном ответила:
— Я не тороплюсь сделаться доктором, так как не предвижу для себя возможности профессорской деятельности…
Она не обольщала себя радужными надеждами: горький опыт Владимира Онуфриевича был еще свеж в памяти. Если он, мужчина, человек, в практические способности которого она так верила, потерпел неудачу, на что может рассчитывать женщина, впервые ступившая на запретный путь?
Через несколько дней Литвинова встретилась у Ковалевской с Владимиром Онуфриевичем. Он только что прибыл из Англии, сказал, что увозит жену в Лозанну, где, он надеется, она хорошо отдохнет.
— Что же мне передать Шварцу? — спросила Литвинова Софью Васильевну. — Вы не дали ему знать о своем приезде, но ведь он о нем узнал и все ждал вашего появления или приглашения.
— Передайте, что я сама заеду к нему на обратном пути в Берлин.
Дня за два до возвращения ее в Цюрих, где она после совместной поездки должна была дожидаться мужа, Шварц в разговоре с Литвиновой заметил:
— Хотелось бы мне хорошенько побеседовать с Ковалевской, чтобы самому убедиться в глубине ее познаний.
В это время у Софьи Васильевны еще не было напечатанных трудов. Когда Литвинова сообщила ей о желании Шварца, Ковалевская покраснела и заявила:
— Я пойду к нему сама, завтра же, непременно.
— Но ведь ты, Софа, еще не успела отдохнуть с дороги. Посиди дома, соберись с мыслями, — встревожилась сестра.
— И не ударь лицом в грязь? — насмешливо подхватила Ковалевская.
За этими немногими словами молодой ученой Литвинова почувствовала у нее такое сознание своей силы, что не сомневалась в победе.
На другой день Софья Васильевна направилась к Шварцу.
Часа через три, не заходя к сестре, Ковалевская вошла в комнату Литвиновой — с тем особенным, благоговейно торжественным видом, какой бывает иногда у людей, только что видевших чудеса природы. Она уселась на диване и, помолчав несколько минут, сказала, что ей очень не хочется уезжать из Цюриха. Возникло желание поработать вместе со Шварцем. У них оказались совсем одинаковые планы!
Ковалевская виделась со Шварцем еще несколько раз. После каждой беседы с ним о математике у нее крепло желание остаться в Цюрихе. Она попыталась даже найти привычный предлог покинуть на время своего учителя: не будет ли она для него обузой теперь, когда он назначен ректором университета?
Но профессор ответил: «Если говорить совершенно серьезно, то, милая и дорогая Соня, будь уверена, что именно моей ученице я обязан тем, что обладаю не только моим лучшим, а единственным действительным другом. Поэтому, если ты и в будущем сохранишь то же отношение ко мне, которое проявляла до сих пор, то ты можешь быть твердо уверена, что я всегда буду преданно поддерживать тебя в твоих научных стремлениях».
И она не решилась лишить этого благородного человека своей преданности и внимания, как бы ни тянуло ее к другим людям науки.
— Вы ставите Шварца выше Вейерштрасса? — спросила ее Литвинова.
— Ах, вовсе нет, — произнесла Ковалевская. — Но с идеями Вейерштрасса я уже освоилась, а здесь, знаете ли, меня привлекает прелесть новизны. Но, разумеется, я всегда сумею с собой справиться и буду жить там, где должна.
На вопрос Литвиновой, чем же обусловливается это «должна», Софья Васильевна ответила:
— Моим назначением, или, если хотите, главной целью в жизни. Я чувствую, что предназначена служить истине — науке и прокладывать новый путь женщинам, потому что это значит служить справедливости. Я очень рада, что родилась женщиной, так как это дает мне возможность одновременно служить истине и справедливости.
