Иван Ильичев - Анна Герман. Сто воспоминаний о великой певице
Письмо Анны Герман Лии Спадони, 9 апреля 1975 года
«…Лия, мы с вами, наверное, увидимся в этом году. Я вам, как журналисту, как всегда, открою душу с удовольствием, уж хотя бы только потому, что никто таким красивым русским языком не говорит, как вы. И потому что мы, кажется, этот мир понимаем и принимаем так же. Правда, Лия?» (1 января 1975 года).
«…Дорогая Лия, добрый вечер! Скажу вам честно: когда я прочла ваше письмо, сперва очень обрадовалась, а потом решила, что это слишком ответственная вещь, и решила, что лучше „нет“. Ведь я могу, умею только петь, а в таком фильме этого не хватит, чтобы зрителям было интересно. Потом всё-таки начала „сомневаться“ и придумала такой „выход“: разговоры с моими слушателями будут, чтобы показать их кусочек, фрагмент жизни, их работу, их любовь и интерес к жизни. Ну и между прочим – место музыки в их душе. Чтобы я была совсем в тени, правда?» (22 февраля 1975 года).
«…Лия, я и правда поняла, что фильм „длиннее“, но раз у нас 20 минут, мы просто „поднатужимся“ и сложим меня, как перочинный ножик. Вот и всё! Откровенно говоря, в 20 минут можно тоже многое сказать и не надоесть. Не так ли?
Знаете, Лия, я взяла на свои плечи в этом году огромную «тяжесть». Я задумала приехать одна с музыкантами. Ну, может быть, одного дебютанта возьмём с собой. Так мне надо будет петь около 20 песен. И в первом, и во втором отделении. Трудно очень, тем более что я тут дома почти вообще не выступаю с сольными концертами. Но заманчиво до того, что я рискну. А если рискну, надо будет уже два месяца до конца рисковать. Нагрузка на концертах будет огромная, и надо подумать, когда найти время, чтобы заняться фильмом» (9 апреля 1975 года).
«…Дорогая Лия! Начну моё письмо с того, что буду оправдываться – извиняться… Лия, я не могла в Москве даже позвонить – ни вам, ни Лиде, ни даже мужу домой. Эти три дня в Москве были для меня, пожалуй, самыми трудными. Я записала несколько телевизионных номеров в разных программах, закончила свой „Концерт после концерта“ для ТВ, записала на „Мелодии“ 6 песен. Потом везли меня прямо в концертный зал, где у меня было по два концерта. Так что я была на ногах по 12–14 часов, не говоря уже о пении. Но я всё выдержала, всех удовлетворила, не осталась в долгу с незаконченной работой ни в телевидении, ни на пластинках, ни в Госконцерте. Теперь я сижу дома и просто существую» (7 октября 1975 года).
«…Здравствуйте, дорогая Лия! Уже осень за окном. Холодно стало, но я думаю, что ещё должна ведь прийти „золотая польская осень“, всегда так бывает, когда листья желтеют, бывает очень тепло. Значит, надежда есть…
Да… Я вчера написала новую песню. Как-то получилось за 15 минут. Уж очень мне текст понравился. Она вам тоже понравится – поэзия настоящая.
…А мне всё ещё нравятся песни только с фортепиано (петь-то куда труднее, но голос и слова слышны). У вас бывают такие моменты? Хочется убежать на «край света», на остров какой-нибудь… Но ведь дело не в тишине и спокойствии. Надо ещё что-то спеть, постоять на сцене, хоть я себя там чувствую самым беспомощным человеком. Я бы хотела совсем немного, но это невозможно. Я просто хотела бы только петь. А это как раз и невозможно…» (3 октября 1976 года).
Лев Сидоровский, журналист (Санкт-Петербург) «Она пела сердцем»Анечка – это особая страница моей жизни. Я познакомился с ней совершенно случайно, будучи в Варшаве в августе 1971 года. В воскресенье гулял по парку Лазенки и вдруг услышал её голос. Я понял, что где-то рядом идёт концерт – из репродукторов, висевших на столбах, лился чарующий голос. Я удивился, так как слышал, что певица пострадала в автокатастрофе, говорили, что она вообще не выйдет на эстраду. И тут вышел к так называемому «театру на воде», где посередине небольшого озерца была сцена, на которой пела Анечка.
Фото Льва Сидоровского
После концерта я пробился к ней, она приняла меня, поняв, что я к ней не за «жареными» фактами, а по зову сердца, с чувством слушателя, влюбленного в её искусство. Так начался наш первый разговор.
Наутро мы встретились, как договорились, в холле телевидения. Только что закончилась репетиция, и Анечка выглядела уставшей. Как бы оправдываясь, заметила: «Трудно обрести былую форму. Как вы меня такую будете фотографировать?». Но перед фотообъективом это своё состояние всё же преодолела – глаза заискрились…
Разговор продолжился уже на улице, я проводил Анну на улицу Солец, к её дому. Она вспоминала об Италии, как сердечно её принимали итальянские зрители, особенно те, которые были в возрасте. Многие говорили ей: «Вы поёте, как во времена нашей молодости…». Потом мы сидели у неё дома, пили чай с пирожными, Анечка вспоминала Ленинград, как бродила там однажды белой ночью до утра. А ещё вспоминала ленинградское мороженое – такой толстый шоколад вокруг палочки: «Ничего вкуснее не пробовала», – смеялась она. На прощание подарила свою пластинку и книгу, которую написала на больничной койке.
Все свои письма, открытки она подписывала неизменно – Аня.
Когда Анна приезжала на Невские берега, мы всегда встречались хотя бы на пять минут после концерта. Иногда она приезжала без ансамбля, выступала под одно лишь фортепиано.
В октябре 1978 года состоялась наша последняя встреча – у неё были концерты в ДК им. И. И. Газа. Рано утром раздался звонок, это была Анечка: «У меня будут концерты, оставить пану билеты?..».
Новая встреча, короткая беседа. Анна выглядела уставшей, рассказывала, что сын не хотел отпускать её на гастроли, что скоро она вернётся домой и он попросит её петь песенку про трёх поросят. А потом был потрясающий концерт. И снова овации, снова цветы…
Я написал об этих концертах в «Смене». Анна следующим утром сбегала в газетный киоск, купила свежий выпуск с этой публикацией, успела мне позвонить и сказать «спасибо». К сожалению, я не смог тогда её проводить, но, когда после работы вернулся домой, к своему удивлению обнаружил в почтовом ящике конверт, внутри которого была фотография Анны с очень тёплыми словами. Даже здесь она осталась собой – позаботилась, чтобы сказать журналисту, который сделал с ней интервью, «последнее прости». Как выяснилось позже, она по дороге в аэропорт назвала шофёру мой адрес и попросила заехать на минутку. В темноте отыскала нужное парадное, почтовый ящик и оставила в нём прощальные слова.
Фрагменты интервью Анны Герман Льву Сидоровскому
Интервью 1971 года
– Первый вопрос – о самочувствии…
