Игорь Оболенский - Мемуары фрейлины императрицы. Царская семья, Сталин, Берия, Черчилль и другие в семейных дневниках трех поколений
Вообще, увидеть такое – не дай бог! По-моему, ни в кино не увидишь, ни в книгах не прочтешь. То, что мы видели, – это описать и рассказать довольно трудно.
Как-то ночью слышим звук, как будто разбивают что-то. Оказалось, пришли воры. Папа вышел, выстрелил, накричал на них. Они испугались и убежали.
Через несколько дней папа идет по улице, и к нему подходит какой-то человек. Тогда страшные ростовские жулики были, грабеж шел страшный, прямо на улице грабили. И вот к папе подходит вооруженный незнакомец.
– Вы грузин? – спрашивает.
– Да.
– Мои ребята посмели к вам прийти. Но теперь вы можете быть совершенно спокойны. Больше они к вам не придут. Я им сказал, что грузины – это совсем другое дело.
И мы этим спаслись. Потому что папа поздно приходил домой, и с нами могло случиться самое страшное.
А как папа грузина спас! Один раз он вернулся домой и принес мешок. А там – человек. «Я, – говорит папа, – его на вокзале нашел. Умирал. Его ограбили, он сюда в командировку приехал». Замерзший весь был.
Мама его раздела, выкупала, накормила. И он несколько месяцев у нас жил. Потом папа ему какое-то дело доверил, но он подлец оказался, нечестно поступил. И папа его выгнал.
Наконец в 1935 году нам позволили вернуться в Грузию.
Первым делом родители поехали в Абхазию, хотели показать ее мне и Георгию. Мы были в Сухуми, видели дом светлейшего князя Георгия Шарвашидзе.
Мне было всего девять лет, но я очень хорошо запомнила ту поездку. Мы зашли в дом светлейшего князя, на фронтоне которого сохранилась сделанная им надпись «Villa Chemi» – то есть «Моя вилла». Всего одной буквы «L» в ней не хватало, она отвалилась. В доме Георгия Шарвашидзе тогда были устроены коммунальные квартиры.
В это время в Англии еще была жива сестра светлейшего князя, баронесса Мейендорф. Но, конечно, никаких отношений с ней мы поддерживать тогда не могли.
В Сухуми мы сделали несколько фото. На одной из них на мне белый берет. Помню, как я капризничала – надевать берет или нет.
Как оказалось, это была наша последняя поездка вместе с папой.
Мы приехали в Тбилиси. Тогда он еще назывался Тифлисом, город переименовали только год спустя, в 1936-м.
Поначалу жили на улице Грибоедова, 24, у сестры папы. В одной комнате нас было восемь человек.
Надо было искать свое жилье. Родителям показали квартиру на улице Дзержинского, 1, им ее продавал некий Тоидзе. Там было три комнаты, но в последний момент Тоидзе отказался уезжать из третьей комнаты, хотя деньги взял за всю квартиру целиком.
* * * * *ИЗ ДНЕВНИКА БАБО ДАДИАНИ:«Что было делать – мы стали жить в двух маленьких комнатах. Где увидели много горечи и слез. Но была и радость, ведь мы были вместе. Мы смирились с судьбой.
Сделали ремонт, постелили ковры. Нас не забывали друзья. Комнаты были полны лучами солнца и радости.
Энергия Алеши, его честный труд давал нам возможность жить хорошо и делать добро другим…
…Очень часто, как тень, за мной ходит мысль о наших. Там, за границей, мои близкие и мои родители, наверное, так скучают по здешним местам. А я смотрю на эту сказочную красоту в Бакуриани, и сердце умирает.
Вспоминаю Константинополь. Несмотря на полную радости и беззаботности жизнь в Турции, я вспоминала там Бандзи, Сухуми, Кутаиси, Тбилиси».
* * * * *Мы жили в Тбилиси, а отдыхать ездили в горы. Как-то мы были в Бакуриани вместе с семьей будущего знаменитого грузинского поэта, автора «Тбилисо» Петре Грузинского, которого в детстве называли просто Тезико.
Дома в Бакуриани были в основном деревянные. На их стенах и писал свои стихи Петре. Иногда даже на туалетах писал. Причем, как правило, эти стихи были очень длинные. Его мама Тамара говорила мне: «Татули, вот тебе карандаш и тетрадь, иди и перепиши стихотворение Тезико».
В конце концов мне так это надоело, что я подошла к Петре и строго сказала: «Если ты напишешь еще хоть одно стихотворение, я тебя убью!»
А в Абастумани я встречала Якова Джугашвили, старшего сына Сталина. Когда мы выходили играть в волейбол, через забор с соседней дачи к нам перелезал молодой мальчишка. Такой румяный, пухлый, очень простой. Мы знали, что это Яков. Он играл с нами, а через пару часов за ним приходили охранники и вежливо просили вернуться домой.
Много лет спустя в Тбилиси я видела и Василия Сталина, у него в Опере была своя ложа.
Со Светланой не виделась ни разу, хотя в восьмидесятых годах она и жила какое-то время в Тбилиси.
Когда она только приехала в Грузию, ей тут же дали квартиру в доме работников ЦК, закрепили машину с водителем. А чтобы Светлане не было скучно, к ней посылали Майю Кавтарадзе и Этери Гугушвили. Они должны были сопровождать Аллилуеву.
Спустя годы в газетах начали писать, что генералы КГБ Майя Кавтарадзе и Этери Гугушвили развлекали Светлану Джугашвили. Майя потом говорила: «Я, оказывается, генерал КГБ. Поосторожнее со мной». Говорила в шутку, но была, конечно, оскорблена подобными обвинениями.
Мне Светлана была совершенно неинтересна, и я никогда не ставила себе целью увидеть детей Сталина.
Я и мать его не помню, хотя, когда Кеке Джугашвили умерла, мне было уже 12 лет. Я запомнила ее похороны. Процессия шла мимо нашего дома. Я вышла на балкон и увидела массу венков. Но в первую очередь почему-то вспоминается грохот десятков сапог, марширующих по мостовым Тифлиса. Ведь Кеке хоронил весь НКВД Грузии.
Ее могила находится в Пантеоне на горе Мтацминда. Люди потом возмущались, почему рядом с великими Важей Пшавела, Ильей Чачвавадзе и Акакием Церетели положили мать Сталина.
Он сам на похороны не приехал, ему было не до этого.
К Сталину, как ни странно, многие относятся хорошо. Такое случается даже в семьях репрессированных. Говорят о том, каким Сталин был великим и как умело правил огромной страной.
Да он потому и правил, что сумел насадить жуткий страх, который парализовал волю миллионов. Я лично слышала историю, которую рассказал близкий друг Сталина. Они, тогда ученики семинарии, как-то пришли купаться в Куру. Так как вода была холодной, несмотря на май, то ребята стали просто во что-то играть.
А на другой стороне реки на только что взошедшей зеленой траве паслись коровы. Вокруг одной бегал теленочек маленький – отбежит, пощиплет траву, возвращается к матери и так по кругу. Сталин смотрел-смотрел на это, а потом разделся, переплыл реку, схватил теленка и все ноги ему перебил.
Это ли не варварство? Вот вам и великий Сталин…
В Тбилиси я пошла в школу.
Окна моего класса выходили на здание КГБ. Как-то во время урока, когда учительница вышла, я высунулась в окно и закричала нашей знакомой, которая печатала расстрельные списки: «Что, много печатаете?» Та аж растерялась от удивления. Мама меня потом ругала: «Неужели ты не понимала, что могла подвести ее?»
