Георгий Данелия - Тостуемый пьет до дна
НАНИ И РАМАЗ
В репертуаре Нани Брегвадзе много романсов, которые она слышала в детстве в исполнении Чиаурели. (Нани — лучшая подруга дочери Чиаурели Софико, и часто бывала у нее.)
Нани исполнилось шестнадцать, и она влюбилась в брата Софико Рамаза, который к тому времени уже был женат и у него был сын. Когда я приезжал в Тбилиси, жена Рамаза Галя накрывала на стол, а Рамаз говорил Софико, чтобы она позвала Нани. Нани приходила нарядная, в наглаженной школьной форме (она тогда училась в десятом классе), в лакированных туфельках. Садилась к роялю и пела, не сводя с Рамаза влюбленных глаз. (Пела она в юности так же волшебно, как и сейчас.) А мы с Рамазом сидели, выпивали, вспоминали детство, рассказывали новые анекдоты. Нани, наверное, было обидно, что мы ее не слушаем, и она начинала петь громче, но Рамаз говорил:
— Нани! Чуть потише.
Нани замолкала.
— Ты пой, пой, только негромко, — говорил Рамаз.
Нани покорно начинала петь.
Ровно в десять часов Рамаз отправлял Нани домой:
— Но мама мне разрешила до половины одиннадцатого, — говорила Нани.
— Детям спать пора, — говорил Рамаз.
Нани, сдерживая слезы, спрашивала:
— А завтра приходить?
— Мы еще не знаем где будем. Софико тебе сообщит, — говорил Рамаз.
ПАХЛО ТРАВОЙ
У Резо Габриадзе в запасе всегда много удивительных и невероятных историй. Он утверждает, что все это было на самом деле. Как-то Резо рассказал про деревенского летчика, который на ночь прикрепляет вертолет к дереву цепью с замком, чтоб не украли. Мне эта история понравилась, и мы с Резо решили написать про этого летчика сценарий. Чтобы познакомиться с жизнью маленького провинциального аэропорта, поехали в город Телави — там был такой. Была там и комната отдыха летчиков с двумя койками. В ней мы с Резо и поселились. Вставали рано, пили теплое парное молоко. А потом лежали на летном поле, смотрели на небо, на далекие горы и сочиняли. Пахло сухой травой. Придумали немало забавного. (Кое-что потом вошло в фильм «Мимино».)
Неожиданно пришла телеграмма. Меня вызвали в Москву и послали в Америку с фильмом «Афоня» (читай "Улыбка в кармане). Потом начались экзамены по мастерству у моих студентов во ВГИКе и еще что-то. Резо в Тбилиси начал снимать свои короткометражки про трех чудаков. И проект заглох.
За время, пока мы жили в Телави, вертолет прилетел всего лишь один раз. (Был закрыт перевал.) Из высокогорной деревни прилетели крестьяне с хурджинами, среди них три девушки — на горянках были темные платки, цветные байковые халаты, шерстяные носки и узкие резиновые калоши. Прямо от вертолета горянки направлялись в туалет и минут через десять выходили в шелковых кофточках, мини-юбках и в туфлях на высокой платформе.
МИМИНО
Зимой мы с Токаревой написали сценарий про деревенскую девчонку, влюбленную в летчика, который сочиняет стихи и играет на трубе. После «Афони» мне хотелось снять что-то простенькое и светлое. Сценарий приняли. И мы запустились в производство. Но случилось так, что когда мы уже написали режиссерский сценарий, и начался подготовительный период (точно помню, тринадцатого мая), ко мне в гости пришел писатель Максуд Ибрагимбеков (мой друг). Вечером мы гуляли по Чистым прудам, и я рассказывал ему сюжет будущего фильма. Когда дошел до середины, Максуд спросил:
— Прости, а помнишь, ты рассказывал про вертолетчика, который запирает вертолет на замок? По-моему, эта история намного интереснее.
Максуд ушел. А я не спал: думал. И понял, что фильм про девочку и трубача снимать уже не смогу. «Но что делать? Съемки через месяц, а сценария нет! Нет, это невозможно, это чистейшая авантюра!»
В сорок втором мы с Шуриком Муратовым (Шурмуром) и самой красивой девочкой нашего класса — Лелей Глонти шли по Верийскому мосту на ту сторону Куры. (Во время войны я два года жил в Тбилиси.) На середине моста Леля остановилась, посмотрела вниз и спросила:
— А правда, что Рубик отсюда прыгнул?
— Правда, — сказал Шурик.
Рубик Аракелян был самый сильный мальчик в нашем классе.
— Он солдатиком прыгал, — уточнил я. — Ножками.
— Страшно! — сказала Леля.
— Ножками кто хочешь прыгнет, — сказал я.
Мне не хотелось, чтобы Леля думала, что Рубик Аракелян такой уж храбрый.
— Что-то я не слышала, чтобы из нашей школы отсюда кроме Рубика кто-то прыгал, — сказала Леля.
— Подержи, — сказал я Шурику.
Отдал ему свою тюбетейку, майку, сандалии и перелез через чугунные перила. Посмотрел вниз — там, далеко, бурлит и несется мутная вода.
— Гия, дождик был, вода холодная. Давай завтра после уроков прыгнем, — попытался выручить меня Шурик.
«Конечно, завтра лучше, завтра можно заболеть гриппом», — подумал я.
И вдруг решил: « А! Была — не была!» И прыгнул!
Тогда мне было двенадцать.
«Что делать? — думал я. — Съемки на носу! Нет, это невозможно!». А к утру решил: «Была — не была!»
Позвонил в Тбилиси Резо и сказал:
— Ты мне нужен. Приезжай!
Тогда мне было сорок семь.
Резо верный друг. Он в тот же день прилетел в Москву. И мы уже втроем, Резо, Вика и я, поехали в дом творчества «Болшево» писать новый сценарий. Писать надо было быстро: времени до съемок оставалось мало. А у нас кроме вертолета, цепи, замка и Бубы Кикабидзе ничего не было. И мы почти круглосуточно в лихорадочной спешке сочиняли. (Что вертолетчика играет Кикабидзе, мы с Резо решили еще в Телави.) Второй режиссер Юра Кушнерев каждое утро приезжал к нам в Болшево и забирал то, что мы успели написать. Параллельно в Москве работала съемочная группа. По тем эпизодам, что он привозил из Болшева, надо было найти актеров, сшить на них костюмы, выбрать натуру, сделать эскизы декораций, внести изменения в смету, и еще, и еще!
К началу съемок мы кое-как набросали первый вариант. А уточняли, дописывали и переписывали сценарий — во время съемок.
Между прочим. Эпизод: встречу Мимино с адвокатом в Бутырской тюрьме написали один к одному, как это было с моей дочкой Ланочкой. Когда Ланочка окончила университет и стала адвокатом, выглядела лет на пятнадцать. А первая ее встреча с подзащитным была в Бутырской тюрьме. Когда подзащитного привел конвоир и оставил Ланочку с ним один на один (тот подзащитный был матерый рецидивист, сплошь покрытый татуировками), Ланочка от испуга забыла все, чему ее учили в институте.
— Да ты не бойся, спрашивай, — пожалел ее подзащитный.
И стал подсказывать, что она должна спросить: «Сначала спроси имя и фамилию. Потом год и место рождения…»
Именно от Ланочки я узнал слова «потерпевший», «подсудимый» и, главное, «личная неприязнь». И в знак благодарности нашего адвоката, которого играла Мария Дюжева, назвали — Светлана Георгиевна, так полностью зовут мою дочку.
