Иван Майский - Перед бурей
тут жандармы враз... Как были на конях, так на народ и
полезли... Нагайками бьют, саблями машут... Бабы визг
подняли, ребятишки ревут... Уж и не помню, что дальше
было-то. Рассказывали потом, я совсем обеспамятовал, на
жандарма кинулся, вырвал у него нагайку да давай его
самого полосовать...
Словом, в деревне Горюнова произошло то, что на офи
циальном языке того времени носило наименование «аграр
ных беспорядков». И дальше все пошло, как полагается в
таких случаях. Крестьянская масса не выдала «зачинщи
ков», но жандармы все-таки арестовали десятка полтора
случайных людей и увезли их в город. В числе захвачен
ных оказался и Горюнов. Арестованные месяцев восемь
просидели в тюрьме, потом их судили, троих оправдали,
106
а остальных приговорили к различным срокам каторжных
работ и к поселению. Горюнов по молодости лет отделал
ся поселением. В глухую зиму вместе с другими сопро-
цессниками он был отправлен пешим этапом из Вятки в
Восточную Сибирь. Перевозки арестантов на барже в то
время еще не было. После долгих странствий и мытарств
Горюнов прибыл, наконец, на место своего поселения —
где-то в дальнем углу Забайкалья. Здесь он провел четы
ре года, и здесь же он имел случай столкнуться с «поли
тическими». Они научили его грамоте и вложили в его го
лову первые политические мысли.
— Хороший народ «политические», — как бы подводя
итог, еще раз повторил Горюнов, — очень для бедного че
ловека стараются. Только вот что-то все не выходит.
— Ну, а что было потом? — нетерпеливо перебил я.
— Значит, Манифест вышел... Освободили меня... Вер
нулся я на родину...
Голос Горюнова как-то сорвался, и в штурвальной руб
ке опять воцарилось молчание. Слышны были только гул
кие удары пароходных колес.
— Дома все вразвалку пошло, — овладев собой, про
должал Горюнов. — Отец умер вскоре, как меня взяли.
Матушка не могла осилить хозяйство, продала лошадь, ко
рову, стала побираться. Трое младших ребят умерли в
горячке. Другие пошли по людям.
— Ну, а Паранька?
Горюнов снова замолчал, и молчание его продолжалось
так долго, что я уже стал отчаиваться в ответе. Я почув
ствовал, что затронул какое-то особенно болезненное ме
сто, и даже пожалел о своем вопросе. Но Горюнов еще
раз преодолел свое волнение и с оттенком горечи в голосе
сказал:
— А Паранька, сказывают, спуталась с бариновым сы
ном... Ну, он, конечно, побаловался с ней, а как Паранька
затяжелела, выгнал на все четыре стороны... Она возьми
и утопись в речке... Известно — баба!
Родное село стало после этого Горюнову ненавистно.
Он ушел в Истобенское и стал ходить матросом на Оби.
Вот уже лет пятнадцать занимается этим промыслом. До
ма, в Истобенском, у него жена, двое сыновей и одна
дочь, он учит их в школе и надеется, что жизнь его детей
будет лучше и счастливее, чем его собственная.
107
В конце августа я стал собираться домой. Отец дол
жен был проплавать на барже еще весь сентябрь, но мне
надо было вернуться в Омск к началу учения. Придуман
был такой план: на другой арестантской барже, ходившей
в течение лета по тому же маршруту, что и наша, врачом
был наш омский знакомый Бориславский. С ним на барже
плавали два его сына — старший, Коля, только что окон
чивший гимназию, и младший, Петя, мой одноклассник.
Между нашими родителями было договорено, что меня
присоединяют к Бориславским, и все мы трое, под руко
водством семнадцатилетнего Коли, возвращаемся в Омск
на пароходе «Сарапулец». В пути между Тюменью и Том
ском, где-то неподалеку от Самаровского, меня пересадили
на баржу Бориславских, шедшую в Тюмень, и в Тобольске
трое молодых путешественников были спущены на берег,
для того чтобы дождаться здесь «Сарапульца» и двинуть
ся на нем домой вверх по Иртышу. Все было разработано
как будто бы точно, ясно, до мельчайших подробностей,
и намеченный план казался нашим родителям верхом со
вершенства. Но...
Гладко сказано в бумаге,
Да забыли про овраги,
А по ним ходить.
Едва наша небольшая компания ступила на территорию
Тобольска, как начались неожиданности и злоключения.
Мы приехали в Тобольск утром и, по расписанию, должны
были в тот же вечер отплыть в Омск на «Сарапульце».
К обеду, однако, пришло известие, что «Сарапулец» по
терпел аварию, стал в ремонт, и его очередной рейс на
Омск отменяется. Сильно обескураженные, мы стали обхо
дить тобольские пристани и выяснять, нет ли в ближайшее
время какого-нибудь другого парохода в нужном нам на
правлении. Оказалось, что на следующий день из Тоболь
ска в Омск идет «Федор», принадлежавший компании Зло¬
казова, причем, как нас заверили, он поведет только одну
баржу и, стало быть, доберется до Омска в пять-шесть
дней. Это было и приятно, и неприятно. Приятно — потому
что не приходилось слишком долго ждать парохода, не
приятно — потому что новая ситуация ставила нас в очень
трудное финансовое положение. Родители снабдили нас
билетами второго класса на «Сарапулец» и известной сум
мой наличными, которой было вполне достаточно для
108
оплаты питания даже из пароходного буфета. Но «Сарапу
лец» принадлежал компании Курбатова, и билет на него
был недействителен для «Федора», принадлежавшего ком
пании Злоказова. Стало быть, нам надо было покупать
новые билеты, а сверх того, еще снимать до завтра номер
в гостинице. Молодые путешественники устроили военный
совет и, подсчитав свои ресурсы, пришли к выводу, что их
хватит лишь на билеты третьего класса. Так и сделали:
через полчаса три билета третьего класс до Омска лежали
у нас в кармане. В какой-то очень подозрительной
гостинице, носившей громкое название «Европа», мы сняли
номер на троих и заказали себе две «пары чаю». Потом
мы пошли бродить по городу; изучили во всех подробно
стях базар, поднялись на гору, где был когда-то кремль,
а теперь помещались правительственные учреждения, за
шли в городской сад, полюбовались на памятник Ермаку
