Борис Соколов - На берегах Невы
В одном из последних писем ко мне он живо описал эти события:
«Я не знаю, что со мной приключилось. Я лежал на кровати в казарме и читал книгу Джона Холдейна (английского биолога). Я нашел книгу интересной, хотя местами плохо сбалансированной. Я был так увлечен, что сначала не расслышал криков и шума с улицы. Пуля пробила стекло недалеко от меня. Я пришёл в ярость: «Что, в конце концов, там происходит?» — спросил я солдат. «Выгляни в окошко», — сказали они мне. Я выглянул — там была свалка: казаки стреляли в невооружённую беззащитную толпу, хлестали их нагайками и топтали лошадьми. Картина настолько отличалось от состояния моего ума, когда я анализировал Холдейна, что я был потрясён. И затем я увидел девушку, которая старалась убежать от казака, но она бежала медленно и после сильного удара оказалась под ногами лошади и закричала. Это был крик, который толкнул меня. Я вспрыгнул на стол, это был огромный дубовый стол, и закричал диким голосом: «Друзья, друзья…! Через несколько минут я был окружён сотнями удивленных и сконфуженных солдат. «Да здравствует революция!» — орал я снова и снова. «В ружьё! К оружию! Вышвырнем казаков! Они убивают невинных людей, наших братьев и сестёр!». Потом они сказали, что что-то было в моём голосе такое, что было трудно устоять. Как в бреду, я бросился к оружейной и раздал винтовки. «Все на улицу! За мной!» — они последовали за мной, понятия не имея, а собственно, в силу каких полномочий я тут распоряжаюсь. Они просто побежали за мной. Наш полк имел тогда около шести тысяч человек. Они все бросились за мной против казаков и полиции. Мы убили несколько человек, а остальные отступили. Затем я повёл полк в казармы Преображенского полка, и они тоже присоединились к нам. К полуночи всё закончилось, и революция победила. Царское правительство было сброшено, а я уже в ту же ночь опять дочитывал Холдейна».
Как только было составлено коалиционное демократическое правительство, Линде дали звание капитана и направили политическим комиссаром в 13 армию. Это последнее, что я от него слышал.
В апреле Ленин и триста товарищей прибыли в Петербург через линию фронта на специальном поезде по разрешению немецкого командования. А в мае Троцкий прибыл на пароходе «Кристианафьйорд», груженым оружием и тремястами боевиков из Нью-Йорка. За ними стояли совершенно неограниченные деньги. По прибытии Ленин призвал к незамедлительному миру. Этот призыв был естественно широко распубликован продажной прессой и достиг фронта. Это было начало разложения армии — разложение, вызванное не германской армией, а коммунистами, которые послали своих агентов почти в каждую дивизию. Двое-трое коммунистов могли создать серьёзные волнения в различных местах целой армии. Однако демократическое правительство Керенского запретило поддерживать дисциплину и приказало избегать конфронтаций! Керенский послал политических комиссаров увещевать солдат посредством слов. Одним их таких комиссаров, назначенных Керенским, был Линде.
* * *Я осматривал больного. Он был совсем молодым солдатом, не более двадцати лет: лунообразное, чистое лицо и почти белые волосы. Он был в полубессознательном состоянии, температура была за 42 градуса. Я продиктовал сестре: «Тиф, осложнённый гипертермией. Возможно уже проблемы с почками — геморрагический нефрит. Проверьте его кровь и мочу».
Сестра была новенькой, и это был её первый пациент с тифом. Однако у неё ни один мускул на лице не дрогнул, как будто она не боялась. «Да, доктор».
Что-то в её голосе, подсказало мне, что она смертельно боится заразиться, но старается всеми силами не подать виду. Я взял кровь и мочу сам.
— Откуда его привезли?
Она проверила книгу и ответила:
— Из 443-го полка.
Я был очень расстроен этой информацией. Этот полк только недавно был придан 13 армии, а до этого стоял в Литве. Эпидемия тифа, свирепствовала там в войсках. Эпидемия эта была довольно подозрительной.
— Кто их полковой врач?
— Я думаю, это доктор В.
Это, тоже были неутешительные новости. Доктор В. только недавно окончил Самарский медицинский институт. У него не было никакого опыта работы с инфекционными болезнями, и он открыто признавал это. Я пожал плечами и проворчал:
— Я должен ехать к нему и говорить об этом случае. Позвоните ему и предупредите, что я скоро к нему наведаюсь.
Наш госпиталь находился в маленьком городке под названием Рожище, который частично был уничтожен бомбёжками. Уцелело только несколько домов, в которых и разместился наш госпиталь. Жители Рожище, в основном евреи и литовцы, были давно эвакуированы. Один или два магазинчика до сих пор торговали сигаретами и конфетами. Улицы городка были не заасфальтированные, и пыль, поднимаемая армейскими повозками, проникала в помещения и покрывала полы и кровати толстым слоем пыли. Окна в операционной были закрыты наглухо, и как там летом работали люди — я себе не представляю.
Я жил в железнодорожном вагоне, в котором находилась шикарная лаборатория, оборудованная Красным Крестом. У меня было всё, что необходимо для работы. Лаборатория была большая и светлая, с огромными окнами, специальным помещением для животных и даже с небольшой библиотекой. Во втором вагоне жили мы: я, мой помощник, медсестра и санитар. У нас там была даже уютная столовая и кухонька, и нашим условиям все завидовали. Мы передвигались вместе с войсками и отвечали за эпидемии, которые могли случиться. Мы работали в тесном контакте с главным армейским госпиталем 13-й армии, который находился недалеко от нас.
Мой поезд находился недалеко от железнодорожного моста через речку Мальту. Узкая и быстрая, с немного красноватой водой, эта речка была свидетельницей наиболее жестоких сражений между русской и немецкой армиями за много месяцев до того, как я прибыл. Теперь же фронт, находящийся в десяти верстах, был спокоен. Изредка случались небольшие стычки. В госпитале было совсем мало раненых. Большинство пациентов были с инфекциями и другими обычными пустяками. Иногда залетал какой-нибудь германский аэроплан и сбрасывал пару бомб, но это было единственное развлечение. Ближайший город Луцк, был в пятнадцати верстах, и наше единственное сообщение с ним было только посредством лошади или машины. Это не было удовольствием, ездить в Луцк, и мы редко туда ездили, а также в Ровно.
Доктора и медсёстры проводили бесконечные вечера, играя в карты, а я, не будучи игроком, обычно прогуливался по бережку Мальты. Вокруг были разбросаны крестьянские хаты с вишнёвыми садами и полями, засеянными пшеницей и овсом. Мужчины и женщины каждый день работали на полях молчаливо, как они это делали в течение многих поколений. Они не проявляли интереса к войне, которая была так близко от них. Они не читали газет, к ним даже почта не доставлялась; и у них не было ни малейшего понятия, что происходит в каком-нибудь там Петербурге.
