Александр Воронель - Избранные статьи
Не догматические отличия отталкивают европейца в мусульманской среде, а абсолютизм запретов и категоричность требований, сложившихся за прошлые века и превратившихся в народные обычаи.
Фундаментальным для ислама стало то смешение религиозного и политического в исторической практике, которое так сильно сказывается на стиле жизни наших ультраортодоксов. Ведь еврейская религия вовсе не требует ни белых чулок, ни меховых шапок. Не требует она и париков для женщин, ни даже религиозного благословения брачущихся. Все это осталось нашим ортодоксам от европейской стилистики Х111-ХУ вв. Однако, именно эти несущественные детали напоминают теперь верующим добродетели их далеких предков, и за прошедшие века они слились в массовом сознании с нерушимой верностью духу религии.
Подобное слияние и в исламе возникло не сразу, и, быть может, вообще не было важным в начальные века, когда мусульманское общество еще было полно творческого пыла. Но с тех пор прошло более тысячи лет без политического развития, и вырваться из этого самосогласованного клубка религиозных норм и народных обычаев удается теперь лишь редким индивидам, никакого влияния на общую ситуацию в мусульманских странах не имеющим.
В свое время тотальным образом жизни было и христианство. И, конечно, те самые люди, которые теперь с ужасом думают об исламе, не были бы лучшего мнения и о средневековом христианстве, причем прямолинейная догматичность пуритан в первое время зачастую даже превосходила былую догматичность католиков. Ясно, что современный человек согласился бы попасть в такую экзотическую атмосферу разве что в любительском спектакле. Как высказался по этому вопросу российский эксперт, воспитанный еще в советской школе международников, пренебрегавшей "политкорректностью": "Дорастет ли когда-нибудь исламская цивилизация до цивилизации христианской, когда решение земных проблем не будет провоцировать обращение к Всевышнему?" Он был, по-видимому, уверен, что она растет именно в этом направлении.
Ежеминутное обращение ко Всевышнему обращает каждую мелкую деталь индивидуального поведения верующего в решающий шаг на пути между добром и злом. Вообще говоря, это и есть заветная, конечная цель всякой религии. Однако современное сознание западных народов в результате сокрушительного векового опыта вынуждено было смириться с неоспоримым фактом, что все конечные цели достижимы лишь в Вечности, т.е. в бесконечном времени.
Обращение ко Всевышнему во многих земных делах, постоянное скрупулезное страхование от возможного (и неизбежного) греха, парализует деятельную волю верующих и отторгает конструктивную помощь неверующих, последовательно обрекая исламистские режимы на неизбежную стагнацию и техническую отсталость.
Некоторая часть мусульманского общества это свое фатально отсталое состояние сознает и ощущает как унижение, за которое они непрочь отомстить продвинутым нациям. Вместо того, чтобы сосредоточиться на благоустройстве собственной жизни, которое требует серьезных, и подчас мучительных, преобразований, мусульманину психологически легче сосредоточиться на образе врага, неправедное процветание которого он ежедневно наблюдает по телевизору.
Однако, определяющим фактом при этом является то, что мусульманское общество гораздо более требовательно к своим членам, чем западное, и в нем поэтому остаются актуальными высокие понятия общественного и религиозного долга - обязанности гражданина. К сожалению, эти понятия в истории монополизировали жесткие, деспотические режимы.
Привычное отвращение к гитлеровскому - и к сталинскому - режиму закрывает нам ту часть социальной истины, которую вожди этих режимов так проницательно углядели и умело использовали:
Поставить перед народом цель (хотя бы и мнимую) и подчинить всю его ежедневную, рутинную жизнь непрекращающемуся целеустремленному усилию.
Изобрести поводы (хотя бы и иллюзорные) для мобилизации общества на длительное поддержание трудового и военного энтузиазма и принесения при этом неизбежных ежедневных жертв.
Установить безусловный приоритет обязанностей человека перед его правами. Для этого нужна религиозная дисциплина сознания, абсолютность запретов и предписаний, категорический императив.
Ничего из этого ассортимента у либеральной демократии нет и в помине. Преступления власти повсюду прощаются ей скорее, чем ее очевидное бессилие. Вседозволенность, как ни странно, больше раздражает граждан, чем ограничения.
На короткие 12 лет все это вместе дало безрелигиозному народу в Германии (где еще раньше Ф. Ницше провозгласил, что "Бог умер") суррогат религиозного сознания, в котором германское массовое общество в ХХ в. остро нуждалось.
Не нужно строить себе иллюзий о природном свободолюбии народов. Человеческая натура противоречива. В той же (пожалуй, даже и в большей) мере, в какой индивидуальный человек ищет свободы, человек толпы жаждет ярма и руководства. И надо до конца осознать, что это один и тот же человек.
Религиозная рамка нужна человеку в его духовной жизни, так же, как для ориентации в пространстве ему нужна система координат. Слухи об относительности всех систем координат, основанные на неосторожной популяризации идей Эйнштейна, преувеличены. В земных условиях юг и север, запад и восток вполне реальны и отчетливо различимы.
Ребенку, который учится ходить, сведения о шарообразном строении Земли не придадут устойчивости. Если бы теорию относительности или геометрию Лобачевского включили в программу начальной школы, это не расширило бы их горизонт, но безусловно нарушило бы нормальную ориентацию детей на их интуитивное восприятие геометрии Евклида, как единственно возможной в реальной жизни. Трагедия ХХ в. отчасти состояла, как раз, в том, что большим массам народа, освободившимся от сковывавших религиозных догм, идеи Просвещения ХVIII в. оказались не по возрасту даже в Европе.
Появились самонадеянные интеллектуалы, объявившие, что человек может сам устанавливать для себя законы. Это все равно, что, игнорируя опыт человечества, самому решать, где восток, а где запад. Как заметил еще Б.Паскаль: "Закон сам себе основание. Обычай справедлив по той простой причине, что он всеми признан, - на этой таинственной основе и зиждется его власть". И дальше: "Кто докапывается до корней обычая, тот его уничтожает. Любой, вздумавший исследовать причину, его породившую, обнаружит ее легковесность, а то и полную несостоятельность. ... Между тем, народ охотно прислушивается к ниспровергателям. Он начинает понимать, что ходит в ярме (культуры, - А.В.), и пытается его сбросить, и, конечно, терпит поражение вместе с этими любознательными исследователями."
