Варлен Стронгин - Любовь Полищук. Безумство храброй
Когда она утихла, я сказал:
– Я возненавидел этот роман, и я боюсь. Я болен. Мне страшно. Она поднялась и заговорила:
– Боже, как ты болен. За что это, за что? Но я тебя спасу, я тебя спасу. Что же это такое? Я видел ее вспухшие от дыму и плача глаза, чувствовал, как ее холодные руки гладят мне лоб.
– Я тебя вылечу, вылечу, – бормотала она», а затем ее слова повторила Люба и, казалось, что эти слова говорит одна женщина, пронзенная любовью и болью.
«Вроде получается», – подумала Люба, придумывая одеяние для героини, добротное, но не броское, представляя свои полные слезами глаза, а, может, только покрасневшие от слез. Ведь героиня ее была полна решимости.
«Она оскалилась от ярости, что-то еще говорила невнятное. Затем, сжав губы, она принялась собирать и расправлять обгоревшие листы. Это была какая-то глава из середины романа, не помню, какая. Она аккуратно сложила обгоревшие листки, завернула их в бумагу, перевязала ленточкой. Все ее действия показывали, что она полна решимости, и что она овладела собой. Она потребовала вина и, выпив, заговорила спокойнее.
– Вот как приходится платить за ложь, – говорила она, – и больше я не хочу лгать…» Люба почувствовала усталость и отложила книгу на тумбочку.
«Если я устала, то значит, переживала, как героиня. Значит, у меня что-то получается», – удовлетворенно подумала Люба.
Неожиданно заворочалась на кровати Маша:
– Мам-а-мам, ты снова не спишь, учишь Булгакова?
– Да, дочка.
– А я вчера вычитала у него, что в Коктебеле был замечательный пляж, полоса песку, а у самого моря полоска мелких, облизанных морем разноцветных камней – голышей, сердоликов, прозрачных камней в полосах и рисунках. Куда они подевались?
– Я их застала, дочка, когда папа первый раз привез меня сюда. В то же лето пришли машины, полуторки, в них погрузили золотистый песок с пляжей, изумительные по красоте камешки и перевезли в Урочище – военное место, а оттуда в тех же машинах доставили щебенку и такую острую, что босиком по ней ходить было нельзя, прокладывали деревянные дорожки. А еще красивее песок был в Тихой бухте, а сердолики – в Лягушачьей и Лисьей бухтах. В Тихой бухте снимали кинофильмы… «Короли и капуста». Там я впервые снялась в эпизоде. Заплатили три рубля. Это мой первый актерский гонорар. Крошечный, а запомнился. Рядом снимался Гафт и Весник… А теперь они со мною здороваются… Я не хвастаюсь, дочка.
– Пусть они хвалятся, что знакомы с тобою, – обиженно вымолвила Маша.
– Ты не права, дочь. Актерство – это единая братия. Все мы связаны одним ремеслом. Кто лучше, кто хуже. Рассудит жизнь.
– А мы, зрители, чего, не разбираемся? – удивилась Маша.
– Кто в чем, – задумалась Люба, – есть фильмы, которые по мысли опережают время, есть, что и отстают от него. Разным по развитию и культуре людям нужны разные фильмы.
– Что ты чудишь, мамаша. Все одну школу кончаем. Один телик смотрим. Что в нас разного?
– Воспитатели у вас разные, разные родители. Честно говоря, если бы не моя настойчивость и твое любопытство, боюсь, что ты никогда не прочитала бы «Мастера и Маргариту».
– Ну и что, мама? Выжила бы! Без Булгакова! – развязно заметила Маша.
– Дай бог тебе здоровья, дочка. И папе, что заставляет тебя читать хорошие книги. И дедушке, что учит графике. И бабушке, от которой пошел славный род Шагинянов и Цигалей. Я горжусь, что к нему примостилась.
– Ты? Ты – мама всех их известней! Тебя знают все мои девчонки! Где мы сейчас живем? На даче Любови Григорьевны Полищук! Вот где!
– Живете здесь точно. А какими вырастете? Об этом все мои заботы! – сказала Люба и вновь взяла в руки роман.
– На сегодня хватит, мама. Пора завтракать!
– А папа еще спит?
– Спит. Они вчера с Игорем Иртеньевым «засухарились». Посмотри – полный стол бутылок. Я уберу. Смешно говорили. И сами смеялись.
– А я где же была?
– У Леонида Николаевича, на шашлыках. Неужели забыла? У него отличные шашлыки. И сад обалденный. Жена посадила. Я часто хожу смотреть. А если ты забыла, где была, то тоже хорошо клюкнула. С Леонидом Николаевичем. И Ириной Викторовной. Небось под «Кутузова». Самый дорогой коньяк!
– Дело не в цене, дочка, а в том, что он хорошо мозги прочищает. С утра голова свежая. Я даже репетировала.
– А плавать сегодня будем, мама?
– Обязательно. Когда стемнеет. А еще лучше – ночью. Мы с папой далеко заплываем. Плывем как в сказке. Среди морских берегов, рядом с дельфинами. Они иногда играют с нами. Красотища!
– А я люблю днем бултыхаться в море. На самой жарище! – хвастливо заявила Маша.
– Плавай, дочка, но долго на солнце не жарься. Не перегревайся!
– А чего случится, мама? – усмехнулась Маше.
– Ничего особенного. Но врачи долго загорать мне не советуют, – вздохнула Люба.
Глава восьмая
Советская мистика
В тот год, когда в театре «Эрмитаж» (тогда «Миниатюр») начались разговоры о постановке грандиозного романа, постановке еще никем невиданной, должной потрясти мир, если не весь, то советский, в помещении театра, вокруг него и с его актерами возникали мистические явления. Поэтому, часто направляясь к Эстрадному театру «Эрмитаж», помещению деревянному, но добротному и хорошо сложенному, а сгоревшему быстро и дотла, что я до сих пор отношу это к явлению советской мистики, связанной с органами торговли, милиции и пожарной охраны, я даже не подозревал, что в театре «Миниатюр» бушуют страсти наподобие булгаковских. А зря. Мог бы посмотреть миниатюру, поставленную и сыгранную в этом театре актером Рудольфом Рудиным по моему сатирическому рассказу, а заодно узреть там что-либо мистическое. Но так распорядилась судьба, что даже потом, выступая в театре «Эрмитаж» с сольными авторскими концертами сатиры и юмора, дабы поддержать финансовое состояние театра, я лишь за минут десять до начала концерта появился за кулисами, проверил работу микрофона, освещение, работал без антракта, еще быстрее отбыл их театра, закончив выступление, что снова ничего обычного не заметил. И лишь в 2007 году я без спешки и со вниманием направился в театр «Эрмитаж» с целью испросить у главного режиссера Михаила Левитина интервью о бывшей примадонне театра Любови Григорьевне Полищук, когда-то здесь работавшей. Михаил любезно ответил мне, что мы знакомы, но интервью о Полищук он не дает.
– Почему? – удивился я, ведь я не папарацци.
– Знаю. Я достаточно осведомлен о вас, но интервью о Полищук дать вам не могу, вообще не могу, – грустно резюмировал Левитин. – Я рассказал о ней журналисту Сажину, и вы можете воспользоваться тем, что я ему рассказал. Позвоните завлиту театра Анечке Хохловой, и она даст вам координаты издания, где напечатано мое интервью.
