Эдуард Филатьев - Главная тайна горлана-главаря. Ушедший сам
Пётр Незнамов:
«Асеев пародировал тех, кто ходил „на всех МАППах, РАППах и прочих задних Лапах“ и по мере сил мешал Маяковскому».
Павел Лавут:
«Маяковский блеял, Каменский на гармошке исполнил громкий туш.
Смеялись до слёз».
Пётр Незнамов:
«Потом ужинали и пили шампанское. Было на редкость весело и безоблачно».
Затем под ту же гармонь Василия Каменского принялись танцевать и вовлекли в это дело даже Маяковского, который лихо отплясывал с разными дамами. Хотя практически все биографы поэта пишут, что танцевать он не умел, Галина Катанян с этим не согласилась, написав, что Маяковский был…
«…немножечко мешковат благодаря своим крупным размерам. Несмотря на это он двигался легко и танцевал превосходно».
По словам участников юбилейного вечера, оставивших воспоминания, настроение у всех было празднично-весёлое. Только тот, кому он посвещался, был не в себе.
Наталия Брюханенко:
«Маяковский в этот вечер был не весёлый».
Вероника Полонская:
«На этом вечере мне как-то было очень хорошо, только огорчало, что Владимир Владимирович такой мрачный.
Я всё время подсаживалась к нему, разговаривала с ним и объяснялась ему в любви. Как будто эти объяснения были услышаны кое-кем из присутствующих.
Помню, через несколько дней приятель Владимира Владимировича – Лев Александрович Гринкруг, когда мы говорили о Маяковском, сказал:
– Я не понимаю, отчего Володя был так мрачен: даже если у него неприятности, то его должно обрадовать, что женщина, которую он любит, так гласно объясняется ему в любви».
Обратим внимание на неожиданное появление на этом празднестве Льва Гринкруга. Ведь он, как сообщают его биографы, в конце 1925 года уехал в Париж, стал заниматься финансовой деятельностью и в Советский Союз возвращаться отказался. А новый 1930 год он встречал в Москве! Мы уже говорили о том, что ещё осенью 1929 года в связи с побегом Беседовского Лубянка отозвала из Франции всех своих сотрудников-агентов, и Лев Гринкруг оказался в их числе. Впрочем, до сих пор не ясно, кто отдал ему приказ вернуться. Кто-то из руководства ОГПУ? Или его вызвал Агранов, чтобы подключить к своей мстительной затее?
Ответов на эти вопросы найти не удалось – личность Льва Гринкруга почти никого из историков не интересовала. Но, как бы там ни было, неожиданное его возвращение на родину лишний раз свидетельствует о том, что он тоже был гепеушником (иначе, появившись в Москве, он сразу оказался бы в застенках Лубянки). И теперь у Маяковского появился ещё один соглядатай. Мстительная акция Агранова-Бриков продолжала раскручиваться.
Но вернёмся на праздник в Гендриковом переулке.
Галина Катанян:
«Веселятся все, кроме самого юбиляра. Маяковский мрачен, очень мрачен…
Лицо его мрачно, даже когда он танцует с ослепительной Полонской в красном платье, с Наташей, со мною… Видно, что ему не по себе.
Невесел и Яншин. Он как встал с самого начала вечера спиной к печи, так и стоит всё время угрюмо, не двигаясь, с бокалом в руках».
Что же такое произошло с Владимиром Владимировичем?
Галина Катанян:
«Уже много выпито шампанского, веселье достигает апогея. Володя сидит один около стола с подарками и молчаливо пьёт вино. На минуту у меня возникает ощущение, что он какой-то одинокий, отдельный от всех, что все мы ему не нужны».
Прежде всего, Маяковского должно было расстроить поведение Лили Брик.
Галина Катанян:
«Она сидит на банкеточке рядом с человеком, который всем чужой в этой толпе людей. Это Юсуп… Он курит маленькую трубочку, и Лиля, изредка вынимая трубочку у него изо рта, обтерев черенок платочком, делает несколько затяжек».
То, что такое общение с Юсупом было явно затеяно, чтобы посильней задеть Маяковского, подтверждает и такой фрагмент из воспоминаний Вероники Полонской:
«Когда после смерти Владимира Владимировича мы разговаривали с Лилей Юрьевной, у неё вырвалась фраза:
– Я никогда не прощу Володе двух вещей. Он приехал из-за границы и стал в обществе читать новые стихи, посвящённые не мне, даже не предупредив меня. И второе – это как он при всех и при мне смотрел на вас, старался сидеть подле вас, прикоснуться к вам».
Вот Лили Брик и пустила в ход свою «колющую» месть!
Реакция на «укол»
Павел Лавут:
«Уже под утро Маяковского с трудом упросили прочитать стихи».
Почему «с трудом?». Ему, видимо, не хотелось развлекать этих людей. Но потом он нашёл стихотворение, которое давало достойный ответ именно этим людям – «Хорошее отношение к лошадям». Оно о лошади, упавшей на московской улице, и о толпе, хохотавшей над бедной конягой.
Лев Кассиль:
«И разом все посерьёзнели вдруг. Уж не шутка, не весёлые именины поэта, не вечеринка приятелей – всех нас вдруг подхватывает, как сквозняк, пройдя по всем извилинам мозга, догадка, что минуту эту надо запомнить…
А он читает, глядя куда-то сквозь стены:
Лошадь, не надо. / Лошадь, слушайте —
чего вы думаете, что вы их плоше?
Деточка, все мы немного лошади,
каждый из нас по-своему лошадь».
Сразу вспоминается фраза, брошенная Маяковским Лили Юрьевне в ответ на её вопрос, не пустит ли он себе пулю в лоб из-за Татьяны – «эта лошадь кончилась, пересел на другую».
И хотя концовка у прочитанного стихотворения была оптимистичной – лошадь поднималась и отправлялась в стойло:
«И всё ей казалось – / она жеребёнок,
и стоило жить / и работать стоило»,
оптимизмом от прочитанного стихотворения не веяло.
«Оно прозвучало более мрачно, чем обычно», – вспоминал Павел Лавут.
А Маяковский, завершив чтение, ушёл в свою комнату и, как написал потом Лев Кассиль…
«…долго-долго стоял там, облокотившись о бюро, стиснув в руке стакан с недопитым чаем. Что-то беспомощное, одинокое, щемящее, никем тогда ещё не понятое проступает в нём».
Эту неожиданную мрачность заметили многие. Но почему-то никто не попытался выяснить, что же стало причиной неве-сёлости поэта.
В самом деле, что?
Бенгт Янгфельдт (явно со слов Лили Юрьевны) написал, что Маяковский появился в Гендриковом «нарядный свежевыбритый, улыбающийся» и даже пытался подыгрывать весёлым розыгрышам, которыми его встретили, но при этом всё равно «выглядел очень подавленным».
