Эдуард Филатьев - Главная тайна горлана-главаря. Ушедший сам
О том, что состояние Маяковского внушало тревогу, Гронскому было хорошо известно. Он потом написал об этом: «Мне говорили его друзья о том, что он болен, что он в очень тяжёлом таком нервном состоянии… Я и верил и не верил рассказам. Но когда я увидел Маяковского действительно больным, я понял, что надо как-то устроить ему отдых».
Пост ответственного редактора «Известий» давал Ивану Гронскому большие возможности, о которых он сам говорил: «Устроить командировку и визы мне было более чем легко: я просто позвонил бы Ягоде, мы с ним на Совнаркоме рядом сидели, дружили. Я бы сказал: „Генрих Григорьевич, надо дать Маяковскому разрешение на поездку за границу“. И этого было бы достаточно, чтоб все остальные организации согласились и дали разрешение на поездку за границу… Допустим на одну минуту, что одно из учереждений, которые должны были дать разрешение на поездку Маяковского за границу, одно из учреждений заартачилось, стало бы возражать. Тогда я позвонил бы по вертушке 1-2-2 и сказал: „Иосиф Виссарионович, вот я хочу направить Маяковского за границу, он болен. Надо дать ему возможность передохнуть и отдохнуть“. Я получил бы ответ: „Дайте распоряжение от моего имени, чтоб это было сделано. Немедленно“. И всё».
На том банкете в Доме Герцена находились и друзья-коллеги Маяковского, о которых Гронский написал:
«Ко мне подходит Асеев, с которым я дружил, говорит: „Иван Михайлович, как-то надо Володе помочь. Он не в своей тарелке. Он болен. Причём, по-видимому, болен очень серьёзно. Какой-то надлом“… Потом Пастернак подошёл, и вновь Асеев и Пастернак просили заняться Маяковским».
А у Вероники Полонской репетиции над спектаклем «Наша молодость» шли полным ходом, что тоже отражалось на самочувствии и настроении Маяковского:
«Стал он очень требователен, добивался ежедневных встреч, и не только на Лубянке, а хотел видеть меня и в городе…
Помню, после репетиции удерёшь и бежишь бегом в кафе на Тверской и видишь, за столиком сидит мрачная фигура в широкополой шляпе. И всякий раз – неизменная поза: руки держатся за палку, подбородок на руках, большие тёмные глаза глядят на дверь.
Он говорил, что стал посмешищем в глазах официанток кафе, потому что ждёт меня часами. Я умоляю его не встречаться в кафе. Я никак не могла обещать ему приходить точно. Но Маяковский отвечал:
– Наплевать на официанток, пусть смеются. Я буду ждать терпеливо, только приходи!»
Маяковский написал для Электрозавода «Марш ударных бригад», напечатанный в заводской газете 4 января 1930 года:
«Раздувай / коллективную / грудь-меха,
лозунг / мчи / по рабочим взводам.
От ударных бригад / к ударным цехам
от цехов / к ударным заводам…
Энтузиазм, /разрастайся и длись
фабричным / сиянием радужным.
Сейчас / подымается социализм
живым, / настоящим, / правдошным».
В этих строках уже чувствуется, что над ними не работал опытный (грамотный) редактор. Такой, каким много лет был для поэта Осип Брик.
В декабре Маяковский написал ещё одно стихотворение, направленное против Бриков, назвав его «Любители затруднений». Начиналось оно с описания главного героя:
«Он любит шептаться, / хитёр да тих,
во всех / городах и селеньицах:
“Тс-с, господа, / я знаю – / у них
какие-то затрудненьица”».
Далее вокруг этого главного героя возникала «орава», не скрывавшая своей радости:
«Собрав / шептунов, / врунов / и вруних,
переговаривается / орава:
“Тс-с, господа, / говорят, / у них
затруднения. / Замечательно! / Браво!”»
Заканчивалось стихотворение (его напечатал в первом номере 1930 года журнал «Крокодил») призывом:
«Республика / одолеет / хозяйств несчастья,
догонит / наган / врага.
Счищай / с путей / завшивевших в мещанстве,
путающихся / у нас / в ногах!»
Самое последнее стихотворение, написанное в 1929 году, называлось «Тревога»:
«Враг /разгильдяйство / не сбито начисто.
Не дремлет / неугомонный враг.
И вместо / высокого, / настоящего качества —
порча, / бой, / брак…
Сильным / средством / лечиться надо,
наружу / говор скрытненький!
Примите / против / внутренних неполадок
внутреннее / лекарство / самокритики.
Иди, /работа, / ровно и плавно.
Разводите / все пары!
В прорванных / цифрах / промфинплана
забьём, / заполним прорыв!»
Это последнее стихотворение, написанное Маяковским не только в 1929 году, но и вообще. Больше ни одного четверостишия для советских газет и журналов Владимир Владимирович не написал.
В декабре того же 1929 года, выступая по случаю столетия со дня рождения Ивана Михайловича Сеченова (в ленинградском первом Медицинском институте), академик Иван Петрович Павлов сказал:
«Мы живём в обществе, где государство – всё, а человек – ничто, а такое общество не имеет будущего, несмотря ни на какие Волховстрой и Днепрогэсы».
Между тем стремительно надвигался Новый – 1930-ый – год, и в самом конце 1929-го было решено устроить некое празднество.
Юбилей поэта
Василий Васильевич Катанян:
«Кончался 1929 год. Лиля решила отметить выставку Маяковского, двадцатилетний творческий юбилей поэта, дома в Гендриковом. Было приглашено много гостей…»
28 декабря в дневнике Лили Брик появилась запись:
«Купила 2 тюфяка – сидеть на Володином юбилее».
Кто именно «решил» устроить эти торжества, в наши дни установить со стопроцентной достоверностью, конечно же, невозможно. Существуют воспоминания Павла Лавута, считавшего, что инициатива исходила от Маяковского:
«30 декабря он устроил нечто вроде „летучей выставки“ у себя дома – для друзей и знакомых, которые задумали превратить всё это в шуточный юбилей, близкий духу юбиляра».
Приведённая фраза свидетельствует о том, что «устроить» выставку задумал Владимир Владимирович, а его «друзья и знакомые» (то есть опять те же самые Брики и Агранов) в ответ решили это мероприятие вышутить.
