Оливер Харрис - Письма Уильяма Берроуза
Привет Джеку и Люсьену. Как путешествие завершится, загляну, может быть, в Нью-Йорк.
Как мой «Джанк»? В книжные магазины поступил?
Всегда твой, люблю, Билл
3 марта 1953 г.
P.S. Вот я и в Боготе, ко мне на помощь примчались Институт (в лице дока Шульца [186]) и родное посольство. Карточку выправили, и теперь у меня на руках бумажка, подписанная и заверенная печатями министров и секретарей колумбийского МИДа. Вернусь, грозный и знаменитый, как генерал Макартур, и на этот раз все пройдет как по маслу. Богота не изменилась, все так же чудовищна. Чутье говорит: неудачи мои — неспроста, и потому предстоящая поездка смутно тревожит.
Спасибо за письмо. Издатели в своем репертуаре, мухлюют, скотины: я им две книги, значит, а они мне — аванс за одну? Передай: пусть запускают в печать «Джанк(и)» таким, какой есть. Больше я ничего не писал, да и куда мне — я же в дороге. Бог знает когда доберусь до нормальных условий и напишу о поездке, ведь сказать надо так много! По-моему, за новую книгу пусть платят отдельно. Пусть напечатают «Джанк» и вдогонку — переиздание с добавлением части о поисках яхе; не знаю, получится ли из дорожных писем к тебе составить полноценную книгу. «Джанк» надо издавать прямо сейчас, в том виде, в каком он существует. Я пока писать не намерен. Вот вернусь из поездки — буду говорить определеннее […] Родоки прислали денежку; они — мой туз в рукаве, прямо как в песне: «Пишут дети письма, просят дети денег, родоки — их козырь, тузик в рукаве» [187].
P.S. Доктор Шульц едет со мной.
АЛЛЕНУ ГИНЗБЕРГУ
Богота
5 марта 1953 г.
Дорогой Аллен!
Сегодня возвращаюсь в Путумайо. Присоединился к экспедиции — сомнительное удовольствие, замечу я тебе, — собранной для разных целей из разных людей: доктор Шульц, трое шведских фотографов, которые надеются запечатлеть на пленку живую анаконду, двое англичан из комитета по какао (что за хрень?) и пятеро «ассистентов»-колумбийцев. У нас грузовик, затаренный лодками, палатками, камерами, ружьями и пайком. Типа зыканскую команду собрали; правда, все прямые, как гвозди. (Шведы умчались вперед, и я их пока не видел. Носятся, поди, в шортиках по лесам Путумайо.) Шульц — единственный, кто в теме; любит пожевать коки за компанию с местными и не прочь поболтать на амурные темы с их бабенками. Англичане-комитетчики — ну очень редкие лохи и зануды. В Путумайо думаю оставаться месяц. Письма мне отправляй в Боготу, в консульство США.
Еще раз говорю: пусть издают «Джанки», хули ждать! Потом всегда можно напечатать вариант с дополнением о поисках яхе.
В этой стране как будто комендантский час объявили: копы шмонают всех при посадке и высадке из автобуса, поезда и самолета. Шерстят багаж, когда и где захотят. У меня в чемодане ствол, я из-за него чуть нервный срыв не заработал. Легавые дважды едва не нашли его, чуть-чуть не хватило.
Привет Джеку и Люсьену. Напишу, когда вернусь к цивилизации.
Люблю, Билл
АЛЛЕНУ ГИНЗБЕРГУ
[Богота]
12 апреля 1953 г.
Дорогой Аллен!
Вернулся в Боготу, миссия выполнена! У меня с собой целая корзина яхе. Знаю даже, как шаманы готовят отвар из лозы, три раза сам пробовал зелье. (В первый раз чуть не помер.) Не стану принимать его, пока не выделю экстракт, без рвотных масел и смол. В больших дозах яхе — чистый кошмар; я часа четыре валялся в полном беспамятстве и блевал каждые десять минут. Насчет телепатии ничего не скажу; когда тебя накрывает волнами тошноты, телепатировать трудно. Оказалось, что старая сволочь, которая меня едва не погубила, — дока в отравлении гринго, приходящих к нему в поисках яхе. «Ты верно пришел, к нужному человеку, — говорит он. — На вот, выпей до дна». Он не опустится до того, чтобы подсыпать тебе в питье дурман какой-нибудь или стрихнин. Нет, честно отмерить твою порцию. (У него самого, по ходу, выработался иммунитет к яду.) За месяц до меня шаман уконтрапупил одного доходягу из города. Я же потом принимал дозы поменьше: эффект — как будто травы покурил, да еще хер колом поднимается. Одна проблема: действенная доза выворачивает кишки наизнанку, валит с ног и озноб вызывает. Институт поможет выделить из яхе алкалоиды, и я тогда поставлю эксперимент с экстрактом.
Со шведами мы, к несчастью, расстались. Теперь в группе я, доктор Шульц, два англичанишки из комитета по какао и два колумбийских ботаника. В любой экспедиции случаются терки, наша — не исключение. И проявились терки довольно скоро: англичане и ботаники охладели друг к другу, и холодность эта росла. Ну что сказать… цели разные, темпераменты… да еще стороны меня стали подозревать в тайном пособничестве своему противнику. (Насчет комитетчиков я ошибался: ребята оказались прелестные и вовсе не лохи.) В дороге со мной обращались как с ВИП-персоной (то бишь, как с большой шишкой), я бесплатно летал на военных самолетах, ночевал в губернаторском доме и ел в компании офицеров. По ходу дела, приняли меня за кого-то другого, может, даже за представителя Техасской нефтяной компании, путешествующего инкогнито. (Техасская нефтяная компания реально приезжала к ним два года назад. Нефти ни фига не нашли, но возвращения нефтяников все здесь ждут как Второго пришествия Христа.)
Пять дней мы плыли на канонерке по реке Путумайо. Сказать, что колумбийцам на свой корабль плевать, значит не сказать ничего. Как заметил доктор Коуп (из комитета по какао): «Не удивлюсь, если кто-нибудь насрет на палубе и подотрется флагом». Наконец прибыли в самую горячую точку Колумбии — рукой подать до линии фронта. Военные отобрали багаж, взялись за письма. Я вспомнил про ствол в чемодане и подумал: «Ну все, допрыгался…» И как раз, когда добрались до моего чемодана, прибыл Шульц (я-то думал, он за мили от нас, где-то в Боготе) на государственной тачке. И мой багаж погрузили в нее, даже не открыв чемодан. (Говорю же: Шульца специально приписали ко мне для охраны.)
Читай «Лайф», там скоро появится моя фотоморда. Мы собрались уезжать, а тут прибыл их репортер, пишущий статью про яхе. По ходу дела, из меня сенсацию сделают — правда, в качестве гея, привлекательного, как корзина несвежего белья. По всей территории Амазонки меня — вежливо, но твердо — отшивали. (Один раз — солдат, с которым я напивался в будке часового.) Сейчас клеюсь к шоферу, он везет нас в Боготу на той самой государственной тачке, присланной «Четвертым пунктом» (нечто вроде местного Комитета по сельскому хозяйству), где Шульц работает [188]. Из Боготы уеду дней через десять, поэтому шли письма во Флориду: Флорида, Палм-Бич, Сэнфорд-авеню, 202.
Я пробовал убедить репортера из «Лайф» сделать репортаж об аука — кровожадном племени эквадорских индейцев. Тот их даже фотографировать не подумал. Пойду с ним в качестве проводника и переводчика; мол, местность знаю как свои пять пальцев, а на туземных диалектах говорю как на родном. (Нуда, соврал.) Можно же пробормотать какую-то хрень и отмазаться, типа: «Это вообще чикуа, племя с севера, их и местные не понимают». Думаю, репортера я заинтересовал, и он накатает статейку про Шульца — об исследованиях яхе и обрядах инициации с применением яхе у племен, живущих на берегах Ваупес. У паренька уже проблемы с желудком; поскорей бы он траванулся яхе — посмотрю тогда на его рожу.
