Георгий Чернявский - Эйзенхауэр
Четырнадцатого августа Объединенный комитет начальников штабов издал приказ о назначении генерала Д. Эйзенхауэра командующим операцией «Торч» с полным подчинением ему всех военно-морских, военно-воздушных и сухопутных сил Великобритании и США, участвующих в операции. Обладая уже солидным опытом, генерал отлично понимал: между текстом приказа и его реализацией немалая дистанция. Поэтому он сообщил Маршаллу о твердой решимости осуществлять свою власть касательно всего, что связано с операцией: «Я предупредил всех подчиненных, что время для анализа мудрости принятых решений прошло, что мы должны выработать наилучший при данных возможностях план в пределах всего того, чем располагаем»{213}.
Цели операции были ясны: высадившись на североафриканском побережье, американские и британские войска должны занять территории Марокко, Алжира и Туниса и соединиться с британскими войсками, с большим трудом наступавшими из Египта, преодолевая ожесточенное сопротивление бронетанкового корпуса германского фельдмаршала Эрвина Роммеля. Надо было начать операцию не позже чем через два с половиной месяца и осуществить ее до наступления зимы.
Дело в том, что с 12 по 14 августа проходил визит британского премьера в Москву. Состоялись две встречи со Сталиным, на которых речь шла о том, что высадка во Франции в 1942 году не состоится, а вместо нее союзники совершат массированную операцию в Африке. Во время второй встречи Сталин обвинил союзников в нежелании сражаться. В отчете заместителя министра иностранных дел Великобритании Александра Кадогана, сопровождавшего сэра Уинстона{214}, говорилось, что Сталин, «полузакрыв глаза, извергал поток оскорблений. Мы достигли такой точки, перейдя которую государственные деятели уже не могут вести переговоры». Британская делегация сочла переговоры провалившимися и стала собирать чемоданы. Но настроение советского руководителя неожиданно изменилось. Около часа ночи 14 августа Черчилля вместе с Кадоганом пригласили в кремлевскую квартиру Сталина. За обильным столом «два великих деятеля сумели установить контакт и поладить друг с другом». В результате переговоров Сталин фактически согласился с перенесением на некоторое время центра внимания союзников на Северную Африку.
Перед Эйзенхауэром и его штабом стояли две главные проблемы: поведение испанских властей и реакция французской администрации в районе высадки.
Наиболее благоприятным местом высадки был узкий пролив Гибралтар. На его побережье имелась небольшая британская база, но сам пролив фактически находился под контролем франкистской Испании. Генералиссимус Франсиско Франко, пришедший к власти в Испании в 1939 году, опираясь на германскую и итальянскую помощь, установил в стране авторитарный режим. Однако он повел себя хитро: послав на Восточный фронт «Голубую дивизию», он не объявил войну СССР и официально не присоединился к державам Оси. Было неясно, как будет вести себя местная администрация, когда союзные корабли вторгнутся в испанские территориальные воды. Оценка ситуации экспертами и собственные логические расчеты убеждали Эйзенхауэра, что Франко воздержится от прямой конфронтации с союзной армадой, а Гитлер не обладает достаточными силами, чтобы, резко ослабив Восточный фронт, молниеносно оккупировать Испанию и вступить в прямое военное соприкосновение с союзниками. Британские руководители были с ним согласны.
Если ситуация с планами франкистской Испании Эйзенхауэру была более или менее ясна, то вопрос, придется ли воевать в Северной Африке, оставался запутанным.
Французскую администрацию в Северной Африке возглавлял адмирал Франсуа Дарлан — национальный предатель, поддержавший в 1940 году капитуляцию страны перед Германией и марионеточное правительство, возглавляемое вначале маршалом Анри Филиппом Петеном, а затем Пьером Л авалем, обосновавшимся в курортном городке Виши и послушно исполнявшим приказы Гитлера. Было неизвестно, как поведет себя Дарлан — в очередной раз переметнется на сторону противника или отдаст приказ оказать сопротивление.
На всякий случай союзное командование и разведывательные силы пытались подготовить на смену Дарлану другую фигуру, пользующуюся достаточным авторитетом, чтобы отдать приказ войскам не оказывать сопротивления, а администрации — исполнять приказы англо-американского командования. Было решено остановиться на кандидатуре генерала армии Анри Жиро, который ранее находился в заключении, но в апреле 1942 года бежал с помощью союзной разведки. Его держали про запас, причем Эйзенхауэр не считал его авторитет достаточным для подчинения ему североафриканской французской администрации и войск.
Был, правда, еще генерал Шарль де Голль, глава эмигрантской организации «Свободная Франция», поддерживавшей связи с движением Сопротивления внутри страны. Но французы в Северной Африке считали его почти предателем. К тому же амбициозного де Голля недолюбливал Черчилль и не терпел Рузвельт. Последний открыто говорил о «так называемых свободных французах», «сеющих ядовитую пропаганду» и мешающих ведению войны. Де Голль пытался убедить руководителей Англии и США, что сотрудничество с вишистами в Алжире приведет к потере моральной поддержки союзников во Франции{215}.
В таких нелегких условиях для подготовки операции в конце августа 1942 года была образована Штаб-квартира объединенного командования союзными силами. Главным принципом ее работы стала, по настоянию Эйзенхауэра, полная унификация: британские офицеры работали рядом с американскими, подчиняясь старшим по должности, а не по званию, независимо от того, к армии какой страны принадлежали. За короткое время была достигнута почти полная интеграция, за соблюдением которой тщательно следил Эйзенхауэр. По его собственным словам, он был фанатиком союзного единства{216}.
Иногда приходилось не только вмешиваться в мелкие столкновения, но и принимать жесткие решения. Однажды Эйзенхауэру доложили, что какой-то американский офицер хвастал, что янки научат британцев, как надо воевать. Убедившись, что инцидент действительно имел место, Эйзенхауэр распорядился немедленно отправить провинившегося на родину. В другой раз английский военнослужащий пожаловался, что американский начальник обозвал его сукиным сыном. Виновный, вызванный к Эйзенхауэру, оправдывался, что ничего дурного не имел в виду, поскольку американцы нередко употребляют это ругательное выражение в дружеской форме. «Это так, — заявил Эйзенхауэр. — Но вы назвали его английским сукиным сыном. Это совершенно меняет дело». Этот грешник также был отправлен за океан{217}.
