Геогрий Чернявский - Через века и страны. Б.И. Николаевский. Судьба меньшевика, историка, советолога, главного свидетеля эпохальных изменений в жизни России первой половины XX века
Обзор книги Геогрий Чернявский - Через века и страны. Б.И. Николаевский. Судьба меньшевика, историка, советолога, главного свидетеля эпохальных изменений в жизни России первой половины XX века
Юрий Георгиевич Фельштинский, Георгий Иосифович Чернявский
Через века и страны. Б.И. Николаевский. Судьба меньшевика, историка, советолога, главного свидетеля эпохальных изменений в жизни России первой половины XX века
Предисловие
Имя героя этой книги неизвестно широкому читательскому кругу в России и за ее рубежами, что очень огорчительно, так как речь идет о человеке, оставившем свой след в истории; о герое, не раз сознательно рисковавшем не только своим благополучием, но и жизнью. Так было в России и при царизме, и в годы Гражданской войны, и в Германии непосредственно после прихода к власти Гитлера, и во Франции, когда значительная часть страны, включая Париж, была оккупирована нацистами. А разве 60 лет самоотверженной научной деятельности, кропотливого, почти детективного поиска участников исторических событий и сохранившихся у них свидетельств, создание драгоценного архива документов нельзя назвать научным подвигом?
Между тем жизни и деятельности Бориса Ивановича Николаевского посвящены лишь несколько небольших научных статей. Правда, ссылки на его документальную коллекцию и на его труды в исторической литературе встречаются довольно часто, но ведь никто, кроме узких специалистов, на них обычно не обращает внимания.
Сын священника, Борис Иванович Николаевский (1887–1966) учился в гимназии в Самаре и в Уфе. В 1903–1906 гг. – большевик, затем меньшевик. В 1904 году, будучи гимназистом, был впервые арестован за принадлежность к молодежному революционному кружку, судим за хранение и распространение нелегальной социал-демократической литературы. В тюрьме провел несколько месяцев.
В общей сложности до революции арестовывался восемь раз, правда, на короткие сроки. Дважды отпускался по амнистии 1905 г., и лишь в третий за годы первой русской революции арест приговорен, наконец, к двум годам. Бегал из тюрем, три раза ссылался. Революционной деятельностью занимался в Уфе, Самаре, Омске, Баку, Петербурге, Екатеринославе. В 1913–1914 гг. работал в легальной меньшевистской «Рабочей газете» в Петербурге. После революции, в 1918–1920 гг., как представитель ЦК меньшевиков ездил с поручениями от партии по всей России. С 1920 г. – член ЦК партии меньшевиков. В феврале 1921 г., вместе с другими членами ЦК меньшевистской партии, арестован и после одиннадцатимесячного заключения выслан из РСФСР за границу. В эмиграции (в Германии, Франции и США) продолжал принимать активное участие в политической деятельности партии меньшевиков. Постановлением от 20 февраля 1932 г. лишен, вместе с Троцким и рядом других эмигрантов, советского гражданства.
Однако политическая деятельность Николаевского не была в его жизни главным. Николаевский был прежде всего историк, и его заслуга перед Россией и русской историей состоит в том, что начиная с 1917 г. он собирал, хранил (и сберег для потомков) бесценнейшую коллекцию архивных материалов. Уже вскоре после Февральской революции, когда революционеры по всей стране громили центральные и местные архивы (особенно полицейские), Николаевский, как представитель ЦИКа Советов, вошел в комиссию по изучению Архива департамента полиции. В 1918 г. вместе с П.Е. Щеголевым он составил проект организации Главного управления архивным делом. Именно Николаевский убедил тогда большевика Д.Б. Рязанова взяться за спасение архивов. В 1919–1921 гг. Николаевский стоял во главе историко-революционного архива в Москве, выпустил ряд книг по истории революционного движения в России и на Западе.
Как социал-демократа Николаевского в первую очередь интересовала история революционного движения в России и в Европе. Но его интересы как историка шли далеко за пределы ограниченного узкими рамками социал-демократии спектра. Он был чуть ли не единственным меньшевиком, сумевшим понять трагедию власовского движения и оправдать его (чем обрушил на свою голову многочисленную критику однопартийцев). Его способность списываться с людьми самых разных политических взглядов, от монархистов до коммунистов, заставлять их относиться к нему как к историку с полным доверием, убеждать их в необходимости немедленно сесть за написание мемуаров или же за подробные ответы на тут же составленные Николаевским бесчисленные и конкретные вопросы – не может не поразить каждого, кто сегодня работает с собранными Николаевским архивами. Настолько, насколько было возможно в те годы, он знал всё, всех и всё обо всех. За справками к нему обращались писатели, историки и публицисты из разных уголков мира. И почти всегда получали от него толковые и конкретные ответы. Он обладал уникальной, почти фотографической памятью и был ходячей энциклопедией русской революции.
Но меньшевик Николаевский не смог бы завоевать столь безусловного доверия расколотой русской эмиграции и даже командированных за границу советских коммунистов, если бы его личные этические стандарты, как историка и собирателя архивов, не стояли над политикой и над потребностями момента. Посвященный во многие человеческие и политические тайны своего времени, он ни разу не позволил себе погнаться за сенсацией и опубликовать ставший ему доступным материал в ущерб интересам своего информатора.
Как собиратель архивов, Николаевский оставил нам восемьсот с лишним коробок архивных материалов. Сегодня они хранятся в Гуверовском институте при Стенфордском университете (Пало-Алто, Калифорния, США). Как историк и публицист, Николаевский опубликовал бесконечное множество статей на русском и основных европейских языках. Уделяя много времени архивам, переписке с людьми и политической и публицистической деятельности, он был менее продуктивен как автор собственных толстых книг. Его самая известная книга – о Евно Азефе, написанная в 1932 г., с традиционной точки зрения, сегодня не кажется очень ценной. Много позже Николаевский пришел к новым, очень важным, даже сенсационным выводам, что Азеф провокатором не был, а был полицейским агентом и аккуратно передавал информацию о готовившихся террористических актах директору департамента полиции A.A. Лопухину. Именно Лопухин, чуть ли не в сговоре с премьер-министром русского правительства С.Ю. Витте, прятал эту информацию под сукно и таким образом умышленно допустил несколько террористических актов. Об этом Николаевскому сообщила вдова Лопухина, с которой Николаевский беседовал уже в эмиграции. Эти данные Николаевский собирался использовать в новом издании книги: «У меня подобрались неизданные материалы о Лопухине и его отношениях с Витте (в связи с большой борьбой между Витте и [министром внутренних дел В.К.] Плеве)… Много нового и важного материала, который я охотно дал бы в качестве особого введения и добавления», – писал Николаевский. Однако разработать эту тему Николаевский не успел. Новое издание «Азефа» опубликовано не было.
Не имея времени и усидчивости для создания масштабных исследований, Николаевский, однако, был исключительно активен как публицист и историк. Им были написаны сотни статей и заметок, подготовлены к печати публикации архивных документов и воспоминаний. Он редактировал журналы и сборники, согласовывал публикации и договаривался об интервью. Трудно представить себе, где находилась бы русская эмигрантская пресса, если бы Николаевский не был ее частью. В послевоенные годы он переключился в основном на современность, стал советологом. Его интересовали прежде всего феномен сталинизма и новое поколение сталинцев, например Маленков. С неугасаемой энергией и энтузиазмом он был вовлечен во всю эту работу до самой своей смерти.
Несколько слов о том, что написано о Николаевском. Существуют две энциклопедические статьи[1]. Первая статья, дающая общее представление о творческом пути персонажа и называющая массу его псевдонимов, фиксирует важнейшую черту Николаевского: «Современники отмечали исключительную эрудицию, безукоризненную точность и феноменальную память Николаевского». В статье есть, правда, мелкие неточности (например, Николаевский не был делегатом V съезда РСДРП, как указывает автор; не верно, что большая часть его архива в 1940 г. была захвачена нацистами). Но по крайней мере, эта статья превратила Бориса Ивановича в «энциклопедическую фигуру». Вторая статья существенно дополняет первую, сообщает данные об архивных фондах, в которых имеются материалы Николаевского, но в соответствии с характером издания фиксирует основное внимание на периоде эмиграции.
Немногим больше по объему обзорная статья А.П. Ненарокова, кратко осветившего вклад Николаевского в историческую науку, не связывая, впрочем, историографический аспект с биографическим и касаясь главным образом историографии российского зарубежья[2]. В качестве историографических фактов в этой статье рассматриваются источники личного происхождения – письма, касающиеся в основном текущих дел меньшевистской эмиграции, а не анализа истории эмиграции. Вообще, по мере изложения автор, сознательно или нет, перешел с основной темы статьи на историю политических расхождений в среде меньшевистских группировок за рубежом. Видимо, в этом сказалась основная направленность творческой работы Ненарокова, связанной с публикацией документального наследия меньшевистской партии после 1917 г., увенчавшейся серьезными достижениями[3]. Завершая свою статью о Николаевском, Ненароков пишет: «Вклад Б.И. Николаевского в изучение истории русского зарубежья велик и заслуживает специального исследования. Данная же статья преследует цель более скромную – привлечь внимание к этой стороне творческого наследия Николаевского, весьма неординарного человека, роль которого как историка русского зарубежья до сих пор специально не рассматривалась»[4]. С этим нельзя не согласиться.
