Марсель Эдрих - Загадочная Коко Шанель
Я это сделала, и это породило целые романы. Мадам Эльза Максвелл в одном из нью-йоркских журналов написала, что так как я не могла носить траур по Бою Кейпелу, потому что мы не были женаты, то заставила его носить весь мир. Какой дур ной вкус».
Статья Эльзы Максвелл была иллюстрирована рисунком, изображающим женщину в черной вуали, склонившуюся над могилой. Коко уточнила:
«…Вуаль на платье из шелкового муслина. Дама должна была изображать меня. Я получила тысячи писем от американцев, которые предлагали себя в утешители. Женщины тоже писали: ваши глаза не созданы для слез».
Замечу попутно, что когда речь шла о ее корреспонденции, у нее проявлялась тенденция к преувеличению. Может быть, Коко делала это специально, чтобы убедить себя, что она действительно южан ка.
— Вам много пишут на радио? — спросила она меня, после того как ее показали по телевизору. — Письма, которые я получила, не поместились бы в той комнате.
Она говорила о своей столовой.
Не она ввела моду на короткие волосы, как гласит ее легенда. Я уже говорил, что Пуаре остриг своих манекенщиц в 1908 году. Но она форсировала эту моду, освятив ее. Впрочем, это произошло из-за несчастного случая. Она еще жила тогда на авеню Габриэль, где делала свои шляпы. Это случилось в 1917 году. Она должна была поехать в Опера (надо честно признать, что у нее не было призвания сестры милосердия). Ее газовая колонка взорвалась. Она отделалась несколькими подпаленными прядями. Сначала Коко подумала отказаться от приглашения, но потом, взяв большие ножницы, обрезала свои косы. Оставалось только помыть голову, что она делала очень часто сама.
Вот как рождалась мода. Сначала смелость Пуаре. Но кто бы решился ему следовать? На военных заводах работницы обрезали косы по необходимости… А потом появилась Шанель… В Опера немедленно заметили, что она постриглась. А ведь она была в шляпе. Шляпа! Для нее это высшее отличие привилегированной женщины. Знак, свидетельствующий о принадлежности к касте настоящих happy fews[160], к богатым и изысканным. Ее аристократизм. Для этих, очень щедро наделенных, шляпа всегда будет необходимой.
Итак, Коко постриглась. Впоследствии появилась песня «Она постригла свои волосы». Мне было восемь лет, когда я услышал ее во время каникул в лагере в Монфор-Ламори, куда меня отправили с братьями, как детей, находящихся на государственном обеспечении. Старшие ребята пели ее по-тихоньку по вечерам в палатках. Эта песня не входила в официальный репертуар лагеря:
«Хороший маленький школьник Франции,
Так как ты хорошо учился,
Проведи прекрасные каникулы
В лесу Рамбуйе…»
Она остригла волосы. Старшие гоготали. Почему, над чем? В одном из куплетов было что-то вроде:
«…я бежал к своей любовнице…»
Я знал тогда только школьных учительниц[161]. У моей, которая имела на меня большое влияние, были великолепные седые косы, уложенные короной на голове. Я рассказал это Коко. В последние годы жизни она иногда слушала, и даже внимательно слушала, что я ей рассказывал, задавая вопросы, чтобы уточнить детали.
— Она обрезала свои косы? — спрашивала Коко. — Там, в Эльзасе?
Она размышляла. Говорила:
«Иногда задаюсь вопросом: действительно ли я сделала что-нибудь? Не знаю, ничего не знаю. Думаю, что я взбудоражила многих людей. Мне не давали покоя, которого я так хотела, хотела вести мирную жизнь».
Замужество? Об этом еще поговорим. Мужчины сменяли один другого. «Меня домогались. Мне надо было вести одновременно двадцать пять жизней. У меня не хватало времени жить».
Это повторялось часто: у меня не было времени жить. В ней обитал неутоленный романтик. В Венеции… произошло это до или после герцога Вестминстерского?..
Арривабене устроили в своем дворце на Большом канале прием в честь Коко и Сертов. Сентябрь, чудесная ночь, Коко, красивая, блестящая, вся в белом, с бриллиантовой звездой в волосах. Одна. Или чувствуя себя одинокой… (Что я здесь делаю? Что жду от жизни, которую веду? На что могу надеяться?)
Она незаметно ушла и побрела пешком к отелю «Даниэли» на набережной Эсклавон. Два часа ночи. Полная тишина. Она кутается в накидку из горностая. На улицах и улочках Венеции, перекрещивающихся между каналами, легко заблудиться. Проходишь один, другой мост, идешь направо, возвращаешься налево. Теряешь силы, изматываешься.
Коко вышла на маленькую белую от лунного света площадь. На скамейке спал молодой человек. Юноша необыкновенной красоты, рассказывала Коко. Она присела на скамейку, чтобы передохнуть и смотрела на юношу… Можно вообразить его удивление, когда он проснулся: что это, видение?
— Я заблудилась, — сказала Коко. — Не могу найти отель «Даниэли».
— Пойдемте, — сказал он.
Когда она собиралась войти в отель, юноша, который за всю дорогу не произнес и трех слов, удержал ее за накидку и, притянув к себе, спросил:
— Я поднимусь к тебе или ты пойдешь ко мне?
Она признавалась, что была тогда очень взволнована.
— Я взяла себя в руки и вошла в отель. Когда меня разбудили несколько часов спустя, принеся утренний завтрак, я вспомнила вчерашнюю прогулку и вздохнула с облегчением: какое счастье, что я не уступила! Как неловко было бы сейчас!
Четвертая победа: герцог Вестминстерский
Однако, несмотря на ее лучезарность вечного подростка, возраст все же сыграл злую шутку с Коко. Она любила герцога Вестминстерского. Для сиротки из приюта это был предел мечтаний. «Самый богатый человек на свете», — вздыхала она, говоря о нем. Он любил Коко, хотел жениться на ней. Они признавали себя равными. Если бы Коко могла, как этого хотела, дать ему сына, ее судьба безусловно изменилась бы. Но когда они встретились, ей было уже 45 лет.
Великий князь Димитрий еще повсюду сопровождал Коко, когда однажды вечером в 1929 году в Монте-Карло в «Отеле де Пари» она познакомилась с герцогом Вестминстерским[162]. «Каково!» — воскликнула леди Эбди, когда они поднялись и пошли танцевать. У леди Эбди красивое имя Ия. Красавица, очень русская, очень светлая блондинка, она эмигрировала в Париж после революции. Разрисовывала сумки и пеньюары для товарищей по изгнанию, которые их продавали в своих лавках. Мизиа представила ее Коко:
— Увидишь, она делает необыкновенные вещи.
Этот сезон был менее удачным для Дома Шанель, чем предыдущие. Пату[163] одержал триумф, благодаря гениальной идее: вернул талию на свое место. Это еще одно событие в моде, распространившееся по всему свету. Талия на месте! Только в Париже могли такое придумать!
