Любовь Сирота - Припятский синдром
Закончив петь, Ирина поклонилась и передала гитару Михаилу, который взволнованно целует ей руку и помогает спуститься со сцены. Зрители, после секундной паузы, дружно аплодируют, а Миша уже обращается к ним:
— Мы вдячни Ирыни за чудовый выступ!.. А на завэршення я прыбэриг для вас прыемну информацию...
Вдруг одна из певиц хора падает без чувств. На сцену спешат врачи, оказывают помощь. Зал молча, напряженно ждет. Через минуту певицу выводят, и женщина-врач говорит Михаилу:
— Все в порядке! Можете продолжать!..
— Да... — вздыхает Миша. — И всэ ж я закинчу... Сьогодни, колы нас водылы по вашому центру, мы побачылы його сучасни корпусы й свитли палаты, та ваших гарных ликарив, — он делает акцент на слове «гарних», чтобы была понятна его горькая ирония. — Воны нам сказалы, що уси вы тут здорови!.. — По залу прокатился шум. — Тому мы бажаемо вам якнайшвыдшого повэрнэння додому та всього найкращого!..
— А зараз, якщо у вас е запытання до нас, будь ласка, запытуйтэ, — обращается к залу Борис Павлович.
Зал воспринял этот вызов на откровенный разговор и взорвался. Первой соскочила с места сердитая брюнетка средних лет:
— Врачи вам сказали, что мы все здоровы!.. Я работаю инженером в химцехе ЧАЭС… Сейчас имею целый букет «старческих» заболеваний... Год назад умер мой муж, — голос ее дрогнул, — тоже работник станции… Дети больны!.. А нам ведь никому не связывают наши заболевания с аварией… Почему?!. — грозно вопрошает она.
— Товарищи! — встал перед залом, пытаясь его усмирить, сухонький главврач. — Товарищи!.. Такие вопросы адресуйте не писателям, а нам!.. Я и начмед принимаем по вторникам и четвергам всех желающих… Пожалуйста, приходите, и будем решать ваши вопросы!..
Но голос его тонет в нарастающей шуме зала. Тогда поднимается взбешенный начмед.
— Прекратить! — гаркнул он. — Немедленно прекратите этот базар и расходитесь по палатам!..
— А ты кто такой, чтобы нам приказывать?! — несется из зала.
Главврач пытается разрядить взрывоопасную ситуацию.
— Спокойно, Виктор Иванович!.. — обращается он к начмеду, а затем к залу. — Товарищи дорогие!.. Давайте отпустим гостей!.. Останемся и сами все обсудим!..
Зал недовольно взревел.
— Нет, вы меня не так поняли, — оправдывается главврач. — Писатели пусть остаются!.. Давайте отпустим хотя бы хор!..
— Артистов нужно отпустить, — поддержал его металлический голос начмеда. — Уже одной женщине в хоре стало плохо!.. Вам мало?!.
— Садитесь!.. Садитесь!.. — кричат из зала артистам, которые полностью солидарны со зрителями, и хотели бы тоже послушать больных.
Часть хора тут же опускается на длинные скамьи, но остальные жестами просят их подняться, ибо слушать этот зал они должны стоя.
Ситуация зашла в тупик. После короткого замешательства артисты нехотя покидают сцену, многие из них спускаются в зал, где один из писателей зычно басит:
— В происходящем здесь, на мой взгляд, вина медиков... Почему вы не даете людям говорить?!. Мы приехали не только себя показать, но и больных послушать!.. И это было оговорено в вашей программе...
В это время на опустевшую сцену поднялся начмед. По-хозяйски сев за журнальный столик, сняв часы и дождавшись, пока закончит говорить писатель, он рявкнул в микрофон:
— Так!.. Вы находитесь в лечебном учреждении!.. Пятерых с подскочившим давлением уже вывели из зала... Я знал, что сегодня будет острый разговор, и оставил дежурную медбригаду… Сейчас 20 часов 45 минут. В 21 час у вас — лечебные процедуры!.. Поэтому прошу всех немедленно разойтись по палатам!.. — отчеканил он.
В зале гвалт. Однако большинство больных, видя, что диалога сегодня не получится, уже двинулись к выходу, горячо переговариваясь друг с другом. В коридоре они окружили Бориса Павловича, Ирину и начмеда.
— Может быть, в другом месте выступление Ирины было бы уместно и даже полезно, но здесь ведь больные люди все-таки, — убеждает начмед Бориса Павловича.
— Ах, все-таки больные?!.. — вставляет Ирина.
— Да... Мы организовали этот вечер для психологической разрядки больных, чтобы они отдохнули... Но сейчас я вам скажу, что вечер этот свел на нет месячное лечение!..
— Но почему же вы нас нормально не лечите?.. Почему не связываете наши болезни с Чернобылем?!.. — горячится сухопарый больной со шрамом на шее.
— Как вам не стыдно… Телятников получил 150 рентген и ничего — работает!.. А вы хнычете тут!.. — отчитывает его начмед.
— Это как вам не стыдно стыдить этого человека?!. — тихо, но жестко говорит Ирина. — Вы знаете, сколько он получил?.. Нет!.. Многим вы, кроме Телятникова, установили дозу?.. Чем вы конкретно помогли этому человеку прежде, чем стыдить его?..
С извиняющейся улыбкой к ним пробивается главврач.
— Простите!.. Прошу вас пройти в кабинет!.. Там все вас ждут, — выводит он из толпы начмеда и Василия Павловича. — Машину уже подали... Нужно ехать, простите!..
— Мы ще повэрнэмось… И никому не дозволымо тэбэ образыты, — горячо жмет на прощание Ирине руку Борис Павлович.
— Трымайся, — целует ее в щечку Михаил.
По пути начмед все еще «воспитывает» Бориса Павловича.
— Мы надеялись, что вы поможете нам вернуть этих людей к общественно полезному труду!.. Ведь слово должно звать людей на вдохновенный труд, на подвиг!.. В крайнем случае — развлекать...
Они свернули в коридор, ведущий к кабинету директора центра.
— Ну, знаете ли!.. — на понятном ему языке возмущается Борис Павлович. — Мы — писатели, а не клоуны!..
А измученная событиями сегодняшнего дня Ирина в сопровождении возбужденных больных идет дальше по галерее.
— Все, — вздыхает один из них, — завтра они вас выпишут!..
— И формулировочка уже готова, — добавляет другой. — Как сказал начмед: «Вечер свел на нет месячное лечение!»...
— А мы не позволим им выписывать, — загудели больные. — Пусть только попробуют, мы им тут забастовку устроим!..
На следующий день Ирина в ординаторской своего отделения ждет выписки.
— Вот так и выпишете — с температурой?!. На каком основании, позвольте узнать?!.
— Видите ли, — прячет взгляд Александр Васильевич, — выяснилось, что вы, без ведома, отлучались из Центра... А это строго запрещено больничным режимом...
— Но вы-то знаете, что я навещала больного сына... И потом… здесь все постоянно куда-то отлучаются…
— Но заметили ваше отсутствие, — вздыхает врач. — Я ничего не могу поделать, это приказ начмеда...
— Письменный?
— Устный.
— Понятно.
— Ну что? Что вам понятно?!.. Думаете, мне нравится весь этот фарс?!.. — неожиданно выходит из себя Александр Васильевич. — Эта двойная мораль всюду?!. Ею насквозь прогнила вся наша система... Но пока мы живем в этой стране, мы вынуждены жить по ее законам, — горячится он. — Да!.. Да, я знаю, что вместо десятка ваших диагнозов... здесь, — тычет он в выписку, — должен быть один: хроническая лучевая… Но я не могу его поставить!.. И никто этого не может...
