Товия Божиковский - Среди падающих стен
Все эти истории рассказываются не просто для нашего сведения, а, так сказать, с воспитательной целью, чтобы мы были еще осторожнее, тише воды и ниже травы. Ее тревога, ее чуткость ко всему, что совершается в оккупированной Варшаве, происходит от сознания ответственности за нашу жизнь.
И хотя все эти известия действуют на нас удручающе, мы все же не бежим от них, напротив, мы ждем их с нетерпением: отсутствие известий иногда страшнее плохих вестей.
Особенно нетерпимо ожидаем мы прихода Ицхака Цукермана и наших связных Казика и Ирки. Правда, и у них нет добрых вестей, но их приход как бы соединяет нас с оставшимися в живых товарищами, приобщает к страданиям и борьбе наших товарищей и не знакомых нам евреев подполья.
В море безграничной скорби иногда загорается живительный огонек: Ицхак принес телеграмму или зашифрованное письмо от еврейских организаций в Лондоне, переданные через польское подполье. Коротенькое предложение об Эрец-Исраэль как живительный бальзам для нас. Но после редких минут душевного подъема наступают часы еще более глубокого отчаяния.
И вновь возвращаемся мы к обычной хронике: еврей бежал из лагеря, прибыл в Варшаву, бродил по городу, но не нашел, где голову притулить, пытался связаться с подпольем, но немцы схватили его. Еврейская женщина родила ребенка где-то на окраине Варшавы, в сарае, на сырой соломе. Наша связная была там и помогла ей, чем могла.
Иногда слышишь вести, которые человеческое сознание не приемлет, но в эти безумные дни мы уже привыкли ко всему.
Один еврей, рассказывают, умер в "малине", хоронить его было опасно можно выдать укрытие, где прятались его родные. Тогда труп разрезали и вынесли по частям в корзине. Сердце окаменело, и на нас уже не производят впечатление сообщения о больных, которым никто не оказывает помощи, о выброшенных из квартир за неуплату денег (только немногим посчастливилось устроиться у добрых людей, которые не только не брали с них квартплаты, но даже содержали своих квартирантов).
Чем страшнее трагедия, тем равнодушнее воспринимает сердце все беды и ужасы. Даже к собственным бедам становишься равнодушным.
Но хозяева не дают быть равнодушными.
30.10.1943
Польская столица бурлит. Польское подполье дает о себе знать актами саботажа и покушениями на видных немецких чиновников, ответственных за террор. Подпольные газеты доходят до многих поляков. Подполье действует все смелее и все с большим размахом.
В совершенное недоумение привела немцев дерзкая операция: подполье выпустило газету "Курьер Варшавски" того же формата и вида, что и польская газета, издаваемая немцами. На первой странице жирным шрифтом кричащий заголовок: "Испания вступила в войну", а под ним мелким шрифтом антифашистские статьи и сообщения советского и английского радио. Газету расхватали до того, как немцы опомнились и приказали конфисковать весь тираж.
И новый трюк: по одному из репродукторов, установленных по всему городу и предназначенных для немецкой пропаганды и передачи сообщений о победах немецкой армии, однажды передали антифашистскую передачу. Польские подпольщики сумели отключить этот репродуктор от общей сети и подключить к своему передатчику в соседнем доме. Когда, как обычно, сотни людей собрались вокруг репродуктора, чтобы послушать немецкую передачу, оттуда раздалась антигитлеровская речь и сообщения подполья.
Немцы, конечно, не остаются в долгу. Они мстят за каждую операцию подпольщиков по изуверскому принципу коллективной ответственности.
После каждого покушения на немца оккупанты хватают прохожих на улице и расстреливают их на месте или вешают тут же на улице. Эти экзекуции проводятся ежедневно. На балконах, на деревьях, на столбах качаются тела повешенных, а объявления кричат со стен, что расправы эти являются актом мести, направленным против польских "банд убийц".
Немцы устраивают обыски в домах, ищут оружие и подпольщиков, проводят массовые аресты. Подпольщики потом предпринимают порой успешные, порой безуспешные попытки отбить задержанных, которых ведут в Павиак.
Во время обысков попадают в ловушку и евреи. Вместе с усилением деятельности польского подполья растет беспокойство евреев. Они платят жизнью, даже когда ищут не их.
25.12.1943
Вчера мы вместе с Фелеком и его семьей отметили Рождество. На праздничном столе, накрытом белой скатертью, стояли напитки и различные яства. Из этого изобилия блюд, как цветы, поднимались кверху серебряные подсвечники с горящими свечами.
У окна стояла густая елочка, увешанная свечами, разноцветными лампочками, яблочками, конфетами, обернутыми в золотую фольгу, игрушками, различными украшениями. Елочка эта защищала нас от злого глаза соседей. С ее ветвей лился в комнату веселый свет разноцветных лампочек и холодные искры бенгальских огней.
Все вокруг было праздничным.
Для нас этот праздник не был похмельем в чужом пиру. Мы чувствовали будто отмечаем наш праздник, ибо слишком тесными были наши отношения с Фелеком и его семьей и слишком близким было наше знакомство с польскими обычаями. Наша радость была радостью людей подземелья, впервые за долгое время сидевших, как все люди, за столом, а не в тесном застенке.
И был самый разгар праздника, когда вылетели пробки из бутылок и рюмки опустели и вновь наполнились. Само собой разумеется, больше всех пил хозяин, но и мы не ударили лицом в грязь. Мы пировали почти всю ночь, забыв, что мы польские евреи 1943 года.
Вообще для поляков водка - не редкость, и не редкость она и для евреев на арийской стороне. Поводов для выпивки достаточно: праздники, дни рождения, "именины", которые еврейские Стасики и Юзеки празднуют вместе со своими польскими "тезками".
Но все эти выпивки не идут ни в какое сравнение с пьянством в ночь Рождества. Тогда все навеселе, ноги выписывают кренделя, долгая зимняя ночь пробегает как сон и песни-калядки звенят в ушах еще и на следующий день.
1.1.1944
Первый день 1944 года, пятого года войны. Из-за комендантского часа поляки отмечали Новый год не на улицах, не шумными компаниями, как до войны, а в тесном семейном круге, запершись в квартирах. За праздничными столами поднимали тост за погибель тирана.
А немногие евреи на арийской стороне встретили Новый год с сознанием того, что самое страшное, что могло случиться, уже постигло наш народ и что большей катастрофы, чем катастрофа 1943 года, уже быть не может. Для них же, этих остатков разбитого племени, худшее, быть может, впереди: они все еще на волоске от смерти, а шансов на спасение почти нет.
Истинную радость принесла нам статья Геббельса в новогоднем номере "Дас Рейх". Подводя итоги прошедшего года, Геббельс проговорился и о поражениях на фронтах, и о бомбежках немецких городов, и об отчаянии, охватившем население "третьего Рейха". "Но не трудности сгорбили фюрера, а его бдения над картой в генеральном штабе".
