Александр ХАРЬКОВСКИЙ - ЧЕЛОВЕК, УВИДЕВШИЙ МИР
Был вечер. Мальчик следил за проплывающим по небу персиковым облаком. А юноша посылал ему улыбки, потому что он полюбил мальчика, соседа по больничной койке, как брата. Это был последний вечер их жизни. По больничным коридорам уже не таясь бродила Смерть. Она пела песнь о том, что ей подвластны все – и люди, и животные, и цветы, что она самый главный поборник полного и абсолютного равенства бедных и богатых.
" – Эй, парень! – крикнула Смерть, подходя к рабочему. – Ты что это делаешь? Торопись – я пришла за тобой. Пришла твоя пора умереть!
– Ты говоришь, я должен умереть? А разве до сих пор я был живой?..
– До чего же глупый народ эти пролетарии, – проворчала про себя Смерть. – Для них что жить, что умереть – все равно. Вот почему отнимать у них жизнь не доставляет мне никакого удовольствия.
Потом она вновь обратилась к рабочему:
– Послушай, малец! Я могу немного продлить твое существование. Но за это ты должен мне уступить жизнь твоего самого любимого дружка. Согласен?..
– Вы говорите о жизни малыша?.. – изумленно переспросил рабочий парнишка. – Но я не знаю, я не понимаю, как я могу вам уступить его жизнь?
– Не задавай дурацких вопросов… Жизнь всех, кого ты любишь, находится в твоих руках…
– Нет… Если жизнь любимого существа передана в мои руки, то не для того, чтобы отдать ее смерти, а чтобы защищать.
– Весь этот рабочий люд вечно мелет вздор, – прошипела Смерть. – Поэтому я их всех ненавижу. Послушай, парень! Мне некогда больше с тобой валандаться. Выбирай одно из двух: либо ты уступишь мне жизнь своего друга, либо умрешь сам.
– Лучше я умру сам…
– Ну хорошо, оставим твоего друга в покое. Уступи мне жизнь того сенбернара.
– Нет, не уступлю…
– Глупец! А как насчет канареек?
– Их я тоже не отдам.
– Ну а как насчет цветов? Их, надеюсь, не жалко?
– Нет, пусть живут и цветы…
– В таком случае готовься умереть.
Смерть вышла из палаты, а юноша широко улыбнулся: "Ох, до чего же радостно стало у меня на душе… Я жив! Впервые за все годы я ясно понял, что живу на свете. Как это хорошо!.."
А в это время в соседней палате Смерть разговаривала с мальчиком из богатой семьи. Он очень испугался ее и попросил продлить его жизнь хотя бы до той поры, пока не закатится солнце и не поблекнет персиковое облако на горизонте. Смерть запросила за это жизнь соседа, сенбернара, канареек и цветов. Мальчик-аристократ все отдал Смерти и умер вскоре после рабочего.
Наутро за гробом мальчика шла пышная процессия. Тело же рабочего никто не пришел провожать. Только одна молодая, стройная сиделка с лицом, закрытым белой вуалью, рыдала над его гробом. Потом она, видимо приняв решение, проговорила: "Я тоже пойду. Я должна пойти: истина и справедливость живут там". И указав рукой вдаль, она медленно направилась за гробом в сторону трущоб, где жили рабочие. "Да ведь это сама Смерть!" – в ужасе зашептали вокруг нее люди…"
Справедливость на стороне тех, кто трудится, – эта идея стала одной из главных в творчестве зрелого Ерошенко. Автору близок мастеровой, который многозначительно говорит: "Все мы родились под несчастливой звездой… Но причина наших несчастий известна!" ("Страна Радуги"). Писатель сочувствует рабочим, которые, ломая кордоны полиции, рвутся к красному цвету счастья ("Красный цветок"). И, наконец, в "Зимней сказке" Ерошенко рисует образ большевика-партизана, отдавшего свою жизнь за рабочих, за дело социализма. Этим партизаном оказался уже выросший сказочный Тополиный Мальчик, который мечтал сгореть, освещая людям путь во тьме.
Так Ерошенко как бы стер грань между сказочным и реальным миром: в Тополином Мальчике можно увидеть и черты Великого Принца, погибшего во имя счастья людей, и образ самого сказочника, страдающего за униженных и оскорбленных. Такова логика развития поэзии Ерошенко: из сказки – в жизнь. Впрочем, это и понятно, ведь поэзия Ерошенко отразила эволюцию их автора, логику его жизни.
Среди японских социалистов
Время второго пребывания Ерошенко в Японии было в истории этой страны бурным. В 1920 – 1921 годах в Японии разразился сильный экономический кризис. Правящие классы пытались переложить всю тяжесть экономических трудностей на плечи трудящихся. Это вызвало отпор со стороны рабочих и невиданный до той поры размах стачечной борьбы. Реакции пришлось маневрировать, правящие круги были вынуждены разрешить некоторые объединения прогрессивных сил. Так, в декабре 1920 года родилась Японская социалистическая лига, ставившая целью вовлечь в рабочее движение передовую интеллигенцию. И хотя состав лиги был разношерстный – в нее входили, например, анархисты и христианские социалисты, – правительство было напугано уже и тем, что появилась организация, открыто провозгласившая себя социалистической.
В это же время родилось общество марксистов "Гёминкай" (7) ("Общество пробуждения народа"). Одним из активных его членов был Комаки Оми, незадолго до этого приехавший из Франции, где он примыкал к революционной группе А. Барбюса "Кларте". В манифесте этой группы А. Барбюс призывал всю сознательную интеллигенцию стать на сторону революции; он осуждал капиталистический строй. Комаки вернулся в Японию с твердым желанием распространять идеи "Кларте". В феврале 1921 года он издал первый пробный номер журнала "Танэмаку хито" ("Сеятель"). Комаки, опасаясь преследований, напечатал журнал вдали от столицы, в рыбачьем поселке префектуры Акита. На обложке "Танэмаку хито" картина французского художника Милле "Сеятель" (8), аллегорически выражающая кредо Комаки Оми и других руководителей журнала.
Привлекая в новый журнал не только японских писателей, Комаки Оми хотел с самого начала придать токийскому изданию "Танэмаку хито" интернациональный характер. Хотя первый токийский номер "Танэмаку хито" вышел в октябре 1921 года, когда Ерошенко уже уехал из Японии, его участие в журнале было отнюдь не формальным (9).
Журнал был тесно связан с литературным обществом того же названия, в котором, как писал Акита, Ерошенко принимал самое активное участие. Существовало также и общественное "движение сеятелей". Его участники выступали с докладами о Великой Октябрьской социалистической революции, боролись под лозунгом "Руки прочь от Советской России", собирали средства для голодающих Поволжья..
Где бы ни выступали "сеятели", на трибуне всегда появлялся Василий Ерошенко (10). Акита писал о том, что "пропаганда великой русской революции" Василием Ерошенко сыграла большую роль в развитии социалистического движения, и сам русский писатель "был очень популярным человеком в Японии в эпоху непосредственного влияния там Октябрьской революции".
