Джованни Казанова - История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 2
Уходя, они разрядили в воздух свои ружья. Адъютант сказал мне, смеясь, что это красиво выглядит; но будет ужасно, если я отправлю его на Корфу без себя, потому что он должен будет быть вполне точен в своем рапорте.
— Я поеду с вами, если вы дадите мне слово чести отпустить меня на Корфу свободным.
— У меня приказ препроводить вас к г-ну Фоскари на «Бастарду».
— В этот раз вы не выполните этот приказ.
— Если генерал не найдет средства заставить вас повиноваться, он поступится своей честью, и поверьте мне, он найдет такое средство. Но скажите, прошу вас, что вы будете делать, если генерал, чтобы позабавиться, примет решение оставить вас здесь? Но он вас не оставит. После моего рапорта решат кончить дело без пролития крови.
— Будет трудно обойтись без кровопролития. С пятью сотнями крестьян здесь я не боюсь трех тысяч солдат.
— Обойдутся одним и вас сочтут начальником мятежников. Все эти люди, преданные вам, не смогут вас защитить от одного, которому заплатят, чтобы он прострелил вам голову. Я вас предупреждаю. Среди всех окружающих вас греков нет ни одного, который бы не согласился убить вас, чтобы заработать двадцать цехинов. Поверьте мне. Возвращайтесь со мной. Вас ждет на Корфу что-то вроде триумфа. Вам будут аплодировать, вас будут приветствовать, вы расскажете сами о безумной затее, которую вы здесь сотворили, и над ней все посмеются, радуясь в то же время, что вы вернулись к разуму до того, как мне пришлось вас к этому принудить. Все вас будут уважать. Г-н Д. Р. высоко ценит ваше поведение после той смелости, которую вы проявили, не пустив в ход свою шпагу против этого сумасшедшего и тем самым проявили уважение к его дому. Сам генерал должен вас уважать, помня то, что вы ему говорили.
— Что сталось с этим несчастным?
— Уже четыре дня, как пришел фрегат майора Сордина с депешами, из которых генерал, по-видимому, получил все необходимые разъяснения. Безумец исчез. Никто не знает, что случилось, и никто не смеет больше говорить об этом у генерала, потому что его оплошность слишком очевидна.
— Но после моих ударов тростью, принимали ли его в ассамблеях?
— Ну что вы! Разве вы не помните, что при нем была шпага? Никто не захотел больше его видеть. У него была сломана рука и разбита челюсть, и через восемь дней, несмотря на его плачевное состояние, Его Превосходительство заставил его исчезнуть. Единственное, что на Корфу сочли замечательным в этом деле, было ваше бегство. Три дня после этого думали, что г-н Д. Р. спрятал вас у себя, и его в открытую обвиняли в этом, пока он не заявил громко за столом у генерала, что он не знает, где вы можете быть. Его Превосходительство сам был очень обеспокоен вашим бегством, вплоть до вчерашнего дня, когда в полдень узнали обо всем. Протопапа Булгари получил письмо от здешнего священника, в котором тот жалуется, что офицер — итальянец десять дней, как захватил этот остров и творит здесь насилие. Он обвиняет вас в развращении всех девушек и в том, что вы пригрозили его убить, если он провозгласит вам «Катарамонаккию». Это письмо, прочитанное в ассамблее, насмешило генерала, но он, тем не менее, приказал мне взять вас этим утром, направив со мной двенадцать гренадеров.
— М-м Сагредо — причина всего этого.
— Это правда; и она этим очень огорчена. Вы хорошо сделаете, придя завтра со мной к ней с визитом.
— Завтра? Вы уверены, что я не буду арестован?
— Да, уверен; потому что я знаю, что Его Превосходительство человек чести.
— Я тоже. Обнимемся. Мы поедем вместе после полуночи.
— Почему так?
— Потому что я не хочу рисковать провести ночь в тюрьме. Я хочу прибыть на Корфу в разгар дня, так что ваш триумф тоже будет блестящим.
— Но что мы будем делать здесь еще восемь часов?
— Мы пойдем, посмотрим девушек, каких не найдешь на Корфу, потом мы отлично поужинаем.
После чего я приказал своему лейтенанту отнести еды солдатам на фелуке, дать нам наилучший возможный ужин и не скупиться, потому что я хочу уехать в полночь. Я подарил ему все мои припасы, отправив на фелуку все, что хотел сохранить. Мои двадцать четыре солдата, которым я сделал подарок, заплатив за неделю, захотели проводить меня на фелуке, во главе с моим лейтенантом, что заставило Миното хохотать всю ночь. Мы прибыли на Корфу в восемь часов утра, прямо на «Бастарду», где меня арестовали, заверив в том, что сразу отправят к г-ну Д. Р. все мое снаряжение и доложат генералу Фоскари, который, командуя этой галерой, не сделает мне ничего плохого. Если у него есть хоть немного чести за душой, он не будет торопиться заковать меня в цепи. Он сможет, поговорив со мной, принять решение, и я не подвергнусь такому унижению. Но тот, не сказав мне ни слова, направил меня туда, где комендант порта велел мне сесть и вытянуть ногу, чтобы заковать в железо, что в этой стране не бесчестит никого, и, к несчастью, даже галерников, к которым относятся лучше, чем к солдатам.
Цепь на моей правой ноге была уже заклепана и мне расстегнули туфлю, чтобы заковать другую, левую ногу, когда пришел адъютант Его Превосходительства с приказом г-ну Фоскари вернуть мне мою шпагу и отпустить на свободу. Я спросил позволения принести благодарность высокому начальству, но адъютант сказал, что меня от этого освобождают.
Я прежде всего направился глубоко поклониться генералу, не говоря ни слова. Он сказал мне с важным видом, чтобы я был в будущем более благоразумным, и что мой первейший долг на той стезе, что я выбрал, заключается в повиновении, скромности и сдержанности. Выслушав эти слова, я постарался держаться соответственно.
При моем появлении у г-на Д. Р., я увидел радость на всех лицах. Прекрасные моменты меня всегда очищали от печалей до такой степени, что я начинал любить их причину. Невозможно хорошо прочувствовать удовольствие без того, чтобы ему не предшествовало некое огорчение, и удовольствие велико лишь в пропорции с перенесенным страданием . Г-н Д. Р. был так рад меня видеть, что обнял. Он сказал мне, подарив красивый перстень, что я правильно поступил, утаив от всех, и от него в частности, место, где я скрывался.
— Вы не представляете, — сказал он с достойным и искренним видом, — до какой степени мадам Ф. интересуется вами. Вы доставите ей самое чувствительное удовольствие, направившись сейчас же к ней.
Как приятно получить такой совет от него! Но словечко «сейчас же» мне не понравилось, поскольку, проведя ночь в фелуке, я, по-моему, показался бы ей отвратительным. Надо было, однако, идти, рассказав ему об обстоятельствах и поставив это себе в заслугу.
