Джованни Казанова - История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 2
По окончании недели, сидя за столом, за три часа до полуночи, я услышал окрик «Кто идет» от моего караула в кордегардии. Мой лейтенант выходит и заходит минуту спустя, говоря, что приличный человек, говорящий по-итальянски, пришел сказать мне что-то важное. Я приглашаю его войти, и в сопровождении лейтенанта тот входит и поражает меня, говоря с грустным видом: «Послезавтра, в воскресенье, пресвятейший отец Делдимопуло вас огласит отлучением в форме Катаромонахии[23]. Если вы ему не помешаете, гнилостная лихорадка перенесет вас в мир иной за шесть недель».
— Я никогда не слышал о таком снадобье.
— Это не снадобье. Это проклятие, насылаемое святой церковью через руку, которая обладает такой силой.
— Почему этот священник хочет меня убить таким образом?
— Вы возмутили мир и благопристойность в его приходе. Вы овладели несколькими девственницами, на которых теперь их бывшие возлюбленные не хотят жениться.
Предложив ему выпить и получив вежливый отказ, я пожелал ему доброй ночи. Дело представилось мне важным, поскольку, если я и не думал о Катаромонахии, я подумал о ядах. Назавтра, в субботу, на рассвете, не говоря моему лейтенанту, я направился в одиночку в церковь, где поразил попа следующими словами:
— При первых признаках лихорадки я всажу вам в лоб пулю, так что подумайте хорошенько. Выдайте мне проклятие, которое убьет меня сразу, или молитесь. Пока.
Дав ему этот совет, я вернулся в свой дворец. В понедельник, очень рано, он явился с визитом. У меня болела голова. На его вопрос, как я себя чувствую, я сказал об этом; я, однако, очень смеялся, поскольку видел, как он старается меня убедить, что это влияние тяжелого воздуха острова Казопо.
Через три дня после этого визита, в тот момент, когда я садился за стол, дальний караул, наблюдавший за берегом моря, поднял тревогу. Мой лейтенант вышел и четыре минуты спустя вернулся, сказав, что только что из вооруженной фелуки на берег сошел офицер. Призвав мою команду к оружию, я вышел и увидел офицера, который в сопровождении крестьянина поднимался в гору, направляясь ко мне. Он был в шляпе с опущенными полями и старательно раздвигал тростью заросли, мешающие пройти. Он был один; не имея причин опасаться, я вошел в свою комнату, приказав своему лейтенанту отдать офицеру воинские почести и проводить ко мне. Взяв свою шпагу, я ждал его стоя.
Я вижу входящего адьютанта Минотто, который приказывал мне идти на «Бастарду».
— Вы один, — говорю я, — и вы явились как друг. Обнимемся.
— Хорошо, что я явился как друг, потому что в качестве врага у меня недостаточно сил, чтобы действовать. Но то, что я вижу, кажется мне видением.
— Садитесь, и пообедаем вдвоем. Будет хороший стол.
— С удовольствием. А потом мы вместе уедем.
— Вы уедете один, если захотите. Я уеду отсюда при условии не только отмены ареста, но и получив сатисфакцию. Генерал должен приговорить к галерам этого сумасшедшего.
— Будьте уверены и вернитесь со мной по доброй воле. У меня приказ привезти вас силой, но, не имея такой возможности, я вернусь и доложу об этом; вас заставят вернуться таким образом, что вы вынуждены будете подчиниться.
— Никогда, дорогой друг; меня возьмут только мертвым.
— Вы сошли с ума, потому что вы неправы. Вы не подчинились приказу, который я вам предъявил, явиться под арест на «Бастарду». Вот что составляет вашу вину, потому что по вашему делу вы сто тысяч раз правы. Сам генерал это сказал.
— Я должен явиться под арест?
— Разумеется. Субординация наш первейший долг.
— А вы бы на моем месте поехали?
— Я не могу этого знать; однако знаю, что, не поехав, я совершил бы преступление.
— Если я явлюсь теперь, меня сочтут гораздо более виноватым, чем тогда, когда я не подчинился неправому приказу?
— Я этого не знаю. Поедемте, и вы все узнаете.
— Как же я поеду, не зная своей участи? Вы этого не дождетесь. Пообедаем. Если я сочтен виноватым до такой степени, что используют силу, я прибегну к силе; и я не стану более виноват, даже если прольется кровь.
— Нет, вы станете более виноваты. Пообедаем. Хорошая еда, возможно, сделает вас более рассудительным.
К концу нашего обеда мы услышали шум. Мой лейтенант сказал, что это толпы крестьян, которые скопились неподалеку от моего дома, чтобы быть в моем распоряжении, прошел слух, что фелука прибыла из Корфу, чтобы меня арестовать. Я приказал ему разубедить этих добрых и смелых людей и отпустить их, выдав им бочонок кавальского вина.
Уходя, они разрядили в воздух свои ружья. Адъютант сказал мне, смеясь, что это красиво выглядит; но будет ужасно, если я отправлю его на Корфу без себя, потому что он должен будет быть вполне точен в своем рапорте.
— Я поеду с вами, если вы дадите мне слово чести отпустить меня на Корфу свободным.
— У меня приказ препроводить вас к г-ну Фоскари на «Бастарду».
— В этот раз вы не выполните этот приказ.
— Если генерал не найдет средства заставить вас повиноваться, он поступится своей честью, и поверьте мне, он найдет такое средство. Но скажите, прошу вас, что вы будете делать, если генерал, чтобы позабавиться, примет решение оставить вас здесь? Но он вас не оставит. После моего рапорта решат кончить дело без пролития крови.
— Будет трудно обойтись без кровопролития. С пятью сотнями крестьян здесь я не боюсь трех тысяч солдат.
— Обойдутся одним и вас сочтут начальником мятежников. Все эти люди, преданные вам, не смогут вас защитить от одного, которому заплатят, чтобы он прострелил вам голову. Я вас предупреждаю. Среди всех окружающих вас греков нет ни одного, который бы не согласился убить вас, чтобы заработать двадцать цехинов. Поверьте мне. Возвращайтесь со мной. Вас ждет на Корфу что-то вроде триумфа. Вам будут аплодировать, вас будут приветствовать, вы расскажете сами о безумной затее, которую вы здесь сотворили, и над ней все посмеются, радуясь в то же время, что вы вернулись к разуму до того, как мне пришлось вас к этому принудить. Все вас будут уважать. Г-н Д. Р. высоко ценит ваше поведение после той смелости, которую вы проявили, не пустив в ход свою шпагу против этого сумасшедшего и тем самым проявили уважение к его дому. Сам генерал должен вас уважать, помня то, что вы ему говорили.
— Что сталось с этим несчастным?
— Уже четыре дня, как пришел фрегат майора Сордина с депешами, из которых генерал, по-видимому, получил все необходимые разъяснения. Безумец исчез. Никто не знает, что случилось, и никто не смеет больше говорить об этом у генерала, потому что его оплошность слишком очевидна.
