Александр Житинский - Дневник maccolita. Онлайн-дневники 2001–2012 гг.
Джеймс и Джерард
Стив – деспо́т в семье. Он неплохо знает русский, когда-то жил в России и занимался здесь каким-то бизнесом, тогда и познакомился с Элико.
Он входит в кухню, мгновенно оценивая обстановку, проводит пальцем по какой-нибудь поверхности, придирчиво смотрит на палец. Наташка наша – чистюля, но она его боится, вдруг где-то обнаружится пыль.
Стив и Элико
В один из ее приездов (а ездит она туда каждую зиму) у них произошел какой-то конфликт на бытовой почве. То ли Наташка неосторожно съела какой-то йогурт Стива, то ли что еще. Они поругались, а утром, открыв холодильник, Наташка обнаружила протянутую поперек камеры заграждающую ленту, на которой крупными буквами по-русски было написано:
ЗДЕСЬ ВСЁ, БЛЯДЬ, МОЁ!
То есть язык он знает сносно, как видите. Ну, Наташка тоже за словом в карман не лезет. Кто читал мой роман «Потерянный дом», тот, возможно, помнит сестру Демилле Любашу с ее выводком интернациональных детей. Это моя сестра, хотя дочь у нее всего одна.
Когда-то Наташка была студенткой Первого меда, была красавицей и познакомилась с аспирантом из Тбилиси Ираклием Пагава, который писал диссертацию в Институте гриппа. Они поженились, и вскоре Наташка родила дочь Элико.
Наташка
Ираклий Пагава, по слухам, сейчас типа министр здравоохранения Грузии или что-то в этом роде. Он очень гордился своим княжеским происхождением, как водится, за что однажды на семейном сборище, еще когда был жив отец, получил от меня по морде. Совершенно неожиданно для меня, я сам не успел понять, как вдруг съездил его по физиономии, после того как он достал меня своим княжеским бахвальством за обедом.
А вообще вполне нормальный тип. Наташка с ним давным-давно развелась.
Стив возник как арендатор комнаты в квартире Наташки, доставшейся ей от родителей. Это был ее единственный капитал и приработок, она получала нищенскую зарплату врача в медсанчасти какого-то закрытого института и сдавала одну из комнат квартиры студентам и другим приезжим с пансионом через какую-то организацию, ведающую приемом иностранцев.
Стив был одним из них, познакомился с Элико, ну и… Короче, моя племянница уже больше 10 лет живет в Лондоне, работает, прекрасно говорит по-английски и проч.
Я все собираюсь у них погостить, но пока не получилось.
Сестра появилась у меня сегодня, стала по старой привычке лечить (в прямом значении слова), что-то готовить и хозяйничать на кухне, пока жена была на работе, пообсуждали наши проблемы, и стало как-то по-старому, когда живы были родители и наша семья была сплоченнее, регулярно собиралась за общим столом и центром семьи была наша матушка Антонина Илларионовна.
Ее гены в этом смысле передались сестре и еще моей старшей дочери.
И это правильно было и даже по-хорошему консервативно, без всяких империй и глобальных интересов России – просто семья как незыблемая основа государства.
Александр Матвеевич Шарымов (1936–2003)
21 марта
Сегодня хоронили Александра Матвеевича Шарымова, моего старого друга, с которым я знаком приблизительно с 1966 года.
Он окончил филфак, отделение журналистики (тогда отдельного факультета журналистики еще не было), его однокашниками были такие известные впоследствии люди, как чемпион мира по шахматам Борис Спасский и поэт Лев Лосев. Когда мы познакомились, он работал на Ленинградском радио и вел передачу «Пестрая шкала», во многом предвосхитившую современные форматы радиопередач. Он обладал совершенно уникальным голосом, который я могу сравнить по глубине, тембру и наличию обертонов лишь с голосом певца Леонарда Коэна – густой красивый баритон, благодаря которому Шарымова часто приглашали озвучивать дикторские тексты к научно-популярным и документальным фильмам.
Читал он тексты и к фильмам, снятым по моим сценариям.
С самого возникновения журнала «Аврора» Шарымов работает в нем ответственным секретарем и тянет на своих плечах журнал при самых разных главных редакторах.
Человек, энциклопедически образованный, историк и поэт, он был из того круга «незнаменитой» петербургской интеллигенции, который тем не менее оставил и оставляет наследие не менее значимое для культуры, чем творения прославленных мастеров, если брать достаточно широкую историческую перспективу.
Таков был поэт, прозаик, художник и архитектор Геннадий Алексеев (1932–1988), таким останется и Александр Шарымов. Его единственная книга стихов вышла за 2 года до его смерти незначительным тиражом (друзья настояли), называется она «Стихи и комментарии», и в ней можно найти и лирические стихотворения, и поэтический дневник, и переводы из Байрона, Эдгара По, Блейка, и блестящий перевод англоязычной поэмы Набокова «Бледный огонь» (по свидетельству специалистов – лучший из имеющихся). Его огромный труд по истории Приневья допетровской поры еще ждет своего издателя.
Жаль, что вы не были с ним знакомы. Это был замечательный, редкий человек.
Я надеюсь, что мне удастся создать его страницу в Сети и выложить туда главные труды его жизни.
Времени нет
25 марта
Мне интересно, насколько я сам националист, насколько интернационалист, насколько русофил или русофоб, юдофил или антисемит – и что это такое.
Мне интересно, что такое «народ». У меня накопилось несколько крамольных мыслей относительно этой священной коровы – «народа». И я их попытаюсь изложить, раз уж начал.
Возможно, это один из главных вопросов. И те, кто читал все тот же роман «Потерянный дом», знают, что там это одна из главных тем – национальная. Она проявилась уже в выборе героя, его имени, фамилии и происхождения.
Мне кажется, что это стихотворение, написанное мною Бог знает когда, имеет отношение к разговорам последних дней. Оно также показывает, вне зависимости от его достоинств и недостатков, что и в 24 года меня занимали эти проблемы.
НАРЕКАЦИ
Один пожилой армянин.
Он грамоты где-то набрался
И жил совершенно один.
Жены не имел он и дочки,
Жилья не имел и стола,
Лишь книга на желтых листочках
При нем постоянно была.
Читал он старинную книгу
В гостиничном чахлом дыму,
И гор обнаженные сдвиги
В душе рисовались ему.
Потом он вставал на колени,
Вздыхая от старости лет,
И Бога просил избавленья
От внешних и внутренних бед.
В конце прибавлял он привычно,
Одними губами шепча:
«Пошли землякам горемычным
Покой от огня и меча».
И вновь у подножия храма
В какой-то сторонке глухой
Твердил он в молитве упрямо:
«Пошли горемычным покой».
Он умер, а книга осталась.
Ее под рубахой нашли.
Она армянину досталась,
Не знавшему отчей земли.
И слово родное по буквам
С трудом разобрал армянин,
И горло наполнилось звуком
Гортанных высот и низин.
Тем словом старинным согретый,
Он бросил свой угол и стол
И с книгой по белому свету
Искать свое счастье пошел.
Профессиональные мученики