Кондратий Биркин - Временщики и фаворитки XVI, XVII и XVIII столетий. Книга II
Из этой золы, будто из пепла феникса, возникли вскоре другие самозванцы. Скользя в крови, которою обрызганы были ступени царского престола, взошел на него Василий Иванович Шуйский — не похититель короны; подобно Лжедимитрию, а просто разбойник, достигший ее путем убийства самозванца.
Он мог убить последнего, но не имел права прикасаться к царскому венцу, ожидавшему законнейшего и достойнейшего в мире Михаила Феодоровича Романова.
ВАСИЛИЙ ИВАНОВИЧ ШУЙСКИЙ
КНЯЗЬ МИХАИЛ ВАСИЛЬЕВИЧ СКОПИН-ШУЙСКИЙ
(1606–1610)
С 1598 по 1610 год в течение двенадцати лет на престоле, сменяя друг друга, промелькнули, подобно призракам, четыре царя: Годуновы (отец и сын), Лжедимитрий и Шуйский. Мы причисляем каждого из них к разряду временщиков, шедших разными путями к одной и той же цели — к престолу царскому. Бориса Годунова возвели на трон лукавство, лицемерие, злодейство; сын его был невинной жертвой отцовского властолюбия; Лжедимитрию помог обман — правда его погубила… Последний из четырех державных временщиков Шуйский подкрадывался к Мономаховой шапке тишком да ползком, раболепствуя перед Годуновым и самозванцем, при случае изменяя тому и другому. Лжедимитрий с престола попал на Лобное место, а Шуйский с Лобного места на престол; первого—мертвого сбросили с трона, второго— свели подобру-поздорову и уволили от должности правителя великого царства «за неспособностью». Первые трое царей-временщиков за корону поплатились жизнию, последний — честию, переживая свое падение и умирая в плену, и, говоря по справедливости, из четырех царей-самозванцев Шуйский был едва ли не бездарнейшим. У него достало ума и хитрости, чтобы добраться до престола, но здесь, на высоте, у него голова закружилась, и он растерялся, не сумел справиться и пал, как мифологический Фаэтон, взявшийся не за свое дело. В оправдание его историки ссылаются на бурную эпоху, которую тогда переживало русское царство… Но именно в бурю-то опытному кормчему и представляется случай показать свое умение; в тихую погоду, на барке, плывущей по течению, у кормила может сидеть и ребенок.
Желая всего прежде отблагодарить бояр и народ, удостоивших его выбором в цари, Шуйский в день своего воцарения дал торжественную клятву: без боярского суда никого не казнить смертию; не отбирать в казну имущества государственных преступников; доносчиков в случае клеветы подвергать тому же самому наказанию, под которое они подводили обвиняемых. В подтверждение исполнения приносимой им присяги царь целовал крест и тем возбудил ропот в боярах и в народе. «Не царь народу, — говорили они, — народ царю обязан приносить присягу». 1 июня 1606 года Василий Шуйский венчался на царство без малейшей пышности, запросто, будто человек, вступающий тайный брак или стыдящийся своего ничтожества… Несчастной вдовицею, по необходимости вверявшею свою участь рукам проходимца и убийцы, была Россия. Скупой на милости, царь пощедрился на опалы. Всех приспешников и прислужников самозванца отправили в ссылку в отдаленные области, знатный сан конюшего был отнят у Михаила Нагого и объявлен упраздненным. Вместо пиров и празднеств царь явил своей столице грустное зрелище перенесения праха царевича Димитрия из Углича в московский Архангельский собор. Этой данью уважения святому мученику царь желал убедить подданных в их недавнем заблуждении, когда они называли государем Димитрием Ивановичем беглого расстригу. Но, соединяя политику с обрядом церкви, делая религию орудием своей политики, Шуйский в то же время пробуждал в народной памяти справедливое негодование на себя самого за клевету на царевича при производстве следствия по делу о его убиении (см. выше). Не менее царя была в это время неприятна народу и инокиня Марфа, недавняя соучастница самозванца… Приняв во внимание ее раскаяние, духовенство объявило ей прощение за обман и сообщество со злодеем. Нетленность тела царевича и многочисленные исцеления недужных, прикасавшихся к его гробнице, были приняты за очевидное проявление благодати Божией чрез святого угодника, и царевич Димитрий был причислен к лику святых. Одновременно на место свергнутого патриарха Игнатия главою духовенства был избран митрополит Гермоген.
Устроив дела церковные, Шуйский занялся делами внутреннего благоустройства, приступив к очистке русского царства от наезжих и набеглых иноземцев, сторонников самозванца. Марина Мнишек продолжала величать себя царицею, Олесницкий и Гонсевский грозили Шуйскому и России за недавнее возмущение и убийство законного царя Димитрия Ивановича. Отправив Марину под стражею в Ярославль и задержав послов королевских, Шуйский послал к Сигизмунду для объяснений князя Григория Волконского. Переговоры последнего с королем польским не только не привели к мирному соглашению, но еще пуще вооружили поляков: Сигизмунд, признавший самозванца за законного царя, видел в Шуйском дерзкого самозванца. Как бы в вознаграждение за разрыв с Польшею царю Василию удалось заключить дружественный союз с Карлом IX, королем шведским.
И двух недель не прошло со дня воцарения Шуйского, а в Москве уже вспыхнул мятеж к его низложению; в заговоре участвовали многие бояре. Царь вышел к бунтовщикам и, укоряя бояр в непостоянстве, сказал:
— Не хитрите, если я вам не угоден! Вы меня избрали, вы же властны и свергнуть… Упрямиться не буду!
Слова были справедливые и основательные, но тон, которым они были произнесены, и слезы, струившиеся по лицу Шуйского, доказывали, каких душевных усилий стоила ему эта уступка народному неудовольствию.
— Ищите себе другого царя! — продолжал Шуйский, снимая с головы шапку Мономаха и бросив свой посох на землю…
Бояре молчали.
— А если я царь, — воскликнул Василий Иванович, снова надевая) царский венец, — то горе мятежникам и крамольникам!
Мятеж был усмирен; зачинщиков сослали, и тишина в столице н4 время водворилась, зато вспыхнул бунт в Путивле, разожженный тамошним воеводою князем Григорием Петровичем Шаховским. Он распустил слух, будто Димитрий Иванович жив, вторично спасенный от смерти благодаря подмену его особы каким-то немцем, вместо его умерщвленным… Шаховской при этом ссылался на маску, которою закрыто было лицо убиенного самозванца, выставленного на Лобном месте. К Шаховскому присоединился князь Андрей Телятевский, воевода черниговский, и тогда вся Южная Россия отложилась от Москвы и провозгласила своим царем тень убитого самозванца. Жертвами мятежников падали воеводы, землевладельцы и лица духовного звания, верные присяге своему царю Василию. В Сендомире нашел себе приют в доме жены Мнишка дворянин Михайло Молчанов, выдававший себя и признаваемый поляками за Димитрия Ивановича. Полчища мятежников под предводительством Пашкова, Болотникова, Сунбулова и Прокопия Ляпунова, побеждая царские дружины, приближались к Москве… Единственным защитником престола в эту тяжкую годину был племянник царя Василия, молодой князь Михаил Васильевич Скопин-Шуйский. Он разбил мятежников на берегах Пахры, чем, впрочем, не попрепятствовал им придвинуться к стенам столицы и расположиться укрепленным лагерем в Коломне. Здесь Ляпунов и Сунбулов, убедись в обмане, которым злоумышленники волновали народ, покорились царю Василию и принесли ему повинную голову. За это царь взыскал их своими милостями, а Прокопия Ляпунова пожаловал в думные дворяне. Пашков и Болотников, продолжавшие упорствовать, были разбиты Скопиным-Шуйским близ монастыря Даниловского (2 декабря 1606 года). Болотников бежал в Серпухов, откуда, укрепясь, писал к мятежникам, чтобы они озаботились приисканием нового самозванца. Шаховской и Телятевский выбрали Лжепетра — разбойника Илейку, свирепствовавшего на Волге… Но имя было неподходящее: нужен был не Петр, а Димитрий! Нечего было делать, пришлось до времени довольствоваться хоть и этим, и бунтовщики, им предводимые, двинулись к Калуге выручать Болотникова… Нет возможности следить за развитием и распространением мятежа по всей России; скажем только, что все царство было раздроблено на партии, к которым приставали города. В одном признавали царя Илейку, в другом — невидимку Димитрия, в третьем — Шуйского, не повинуясь никому! Воевод резали, помещиков душили, имущества их и самые церкви Божий грабили. Россия была погружена в совершеннейшую анархию! Возмущенная слухами и подметными грамотами, Москва недоумевала, кого ей признавать царем: Василия или призрачного Димитрия? Для разрешения этого вопроса Шуйский, призвав в столицу патриарха Иова, собрал великий земский собор (20 февраля), на котором Иов усовещевал народ, доказывая ему недавнее заблуждение в признании царем бродяги и укоряя за новое: за сомнение в законности выбора Шуйского в цари; заклинал москвитян повиноваться ему и только ему одному, если им дорого счастие и спокойствие отечества. Эти увещания, хотя и ненадолго, воскресили в москвитянах чувства верности присяги ими избранному царю, а от них сообщились войскам и воеводам. Дела Шуйского приняли, хотя и очень медленно, лучший оборот. Города постепенно покорялись царю Василию; победы Ивана Никитича Романова, Истомы-Пашкова и героя Скопина-Шуйского значительно ослабили силы мятежников, еще упорствовавших в чаянии прибытия к ним их фантастического царя Димитрия. 5 июня 1607 года царские воеводы Голицын и Лыков одержали решительную победу над войсками Илейки на берегах Восми; сам Василий разбил их под Алексиным; 30 июня была начата осада Тулы, где укрепился Болотников и которая через четыре месяца (10 октября) была взята царскими войсками: Шаховской, Телятевский, Болотников сдались сами и головою выдали Василию злодея Илейку. В замену этого самозванца, повешенного Шуйским, в Стародубе нашли нового, которому пан Маховецкий и казацкий атаман Заруцкий дали все средства выдать себя за Лжедимитрия, спасенного от смерти во время московского мятежа. Около этого злодея (поповича Матвея Веревкина, а по словам некоторых летописей — крещеного еврея) вскоре собрались сильные полчища русских мятежников, ляхов и казаков… Пламя мятежа, потушенное Шуйским в одном конце его царства, с неукротимою силою вспыхнуло в другом. В исходе 1607 года новый Лжедимитрий, выступив из Трубчевска, осадил Брянск, от стены которого (15 декабря 1607 года) был отбит царскими воеводами, князьями Литвиновым и Куракиным. Отступив в Орел, самозванец писал оттуда грамоту в Ярославль к Мнишку, уверяя его в содействии Сигизмунда и готовности всей Речи Посполитой помочь царю Димитрию вторично взойти на родительский престол. В Орел к самозванцу беспрепятственно прибыли три тысячи польских всадников с князьями Рожинским и Адамом Вишневецким. Сказка о самозванце, поднятая из крови и грязи, опять пошла ходить по святой. Руси, смущая легковерных и умножая ополчение самозванца толпами разбойников, бродяг и вообще недовольных царем Василием Шуйским.
